Сибирские огни, 1986, № 4

заматывает вокруг горла. Облачение завершают разные носки с дырявы­ ми пятками. Доктор, а не может шерстяное белье купить. Горычев удивлен и стыдливо отводит взгляд. Шефу однако нет дела до того, какое впечатление он производит на окружающих, было бы ему тепло. Еще несколько минут — и он готов к погружению, высокий и статный в гидрокостюме, куда только суту­ лость девалась. Лицо его со всех сторон стянуто, искажено, покраснело от напряжения. Горычев не раз видел, как заходят в воду аквалангисты и ныряль­ щики в ластах — задом наперед. Шеф наклоняется за ружьем, стано­ вится на корточки, дождавшись волны, по-бабьи плюхается животом. Держа перёд собой «унитаз», шеф работает ногами, пыхтит и шлепает ластами, как старый колесный пароходик. Горычев садится на валун. Шеф медленно удаляется в открытое море. Горычев один на пустынном берегу. Где-то там, далеко на западе, в другом измерении осталась суетная новосибирская жизнь, семья, лаборатория... Было ли это вообще, не приснилось ли? А может, он сублимировался из этого терпкого прохладного воздуха или спустился с покрытых голубоватой тайгой сопок, и вся его прошлая жизнь — развернутый сон, странное порождение генетической памяти? Человек ли он вообще? Сознание на миг заволакивает красноватой мглой, Горычев испуганно вскакивает, делает два-три резких нападающих движения, сопроводив их ритуальными возгласами. Все становится на свои места, просто надышался кислородом. Он один на пустынном бе­ регу. Ослепительно сияют солнечные блики на воде, волна поплескивает у ног. Метрах в пятистах среди водной ряби мелькает черно-желтая спина. Горычев берет ружье и отправляется на мыс — может быть, удастся подстрелить между скал уточку или баклана. С большого камня он еще раз оглядывается на шефа — море пустынно. Нырнул, наверное. Подожду, пока вынырнет. Минута, еще минута. Что-то долго его нет. Горычев взволнованно лезет повыше. И тут видит, как из пучины показывается черно-желтое тело, в лучах солнца коротко блеснул выдутый из трубки фонтанчик. Еще минута — и над морской гладью мелькают тонкие ноги в длинных ластах —шеф вновь уходит на глубину. «Пусть потешится, отведет душу»,— снисходительно думает Горычев. С высоты многоэтажного дома он долго любуется морской гладью, местами испещренной загадочными полосами неправильной, изменяю­ щейся формы, белыми венчиками пены вокруг подводных камней и вдоль береговой линии, то вспыхивающими, то угасающими с каждым всплес­ ком волн, игрой солнечных бликов. Со скалы видно, как прозрачна вода. У Горычева острое зрение, и он различает не только камни и во­ доросли на днц, но и легкие колеблющиеся тени от них. Ах, если бы в этом море можно было бы еще и купаться! Но Горычев знает, что температура воды не превышает тринадцати-четырнадцати градусов. Держась вытянутыми руками за «унитаз», шеф плывет к берегу. На сушу он тоже выбирается на карачках — мокрый, скользкий, с сизым от холода носом. Сорвав маску, отплевывается, сморкается, поспешно снимает грузовой пояс, бандажный, раскатывает гидрокостюм, сгибается, упершись локтями в колени, а Горычев со стороны головы стягивает с его спины резиновую рубаху. — За подкладку тяните, за подкладку, чтобы не порвать,— бубнит шеф одеревеневшими губами. Даже переодевшись в сухое, он долго не может согреться, ежится и клацает зубами. — Надо брать с собой термос с горячим чаем,— советует Горы­ чев.—Можно и коньячку плеснуть. Сразу согреетесь. — Термос — это мысль,— соглашается шеф.—Мне тоже как-то приходило в голову. Знаете, в подводном туризме самое опасное — переохлаждение. После какого-то определенного момента холода уже не чувствуешь, наоборот, становится почти даже тепло, теряешь ощуще­ 100