Сибирские огни, 1986, № 3
Читать и считать и самому можно научиться, а вот творить добро, кра соту в труде видеть — этому учебники не научат. — Вы бы это да Ликалову сказали. „ — И скажу, мне-то что их бояться? Я человек вольный... Тимофеи Михайлович, я все стеснялся, можно мне до могилы вашей прийти? — Отчего нельзя?.. Ни завтра, ни послезавтра Великанов не пришел. Но Тимофею не до него было. Он высекал текст, когда не складывалось, ставил ог радку, делал столик, скамейку. Уже давно отцвела черемуха, и только на Вознесенье, когда Бон дарев и не хотел идти к могиле, но после обеда все же махнул рукой на праздник и отправился, еще издали он заметил у плит человека. Это и был Великанов. Озабоченный чем-то, расстроенный, он из винился, что смог прийти только перед отъездом. — Далеко вы и надолго ли? — Далеко ли, еще не знаю, а что навсегда — это точно. Не пола дил я с миром вашим... — Уж не из-за меня ли? — Причин много, и говорить не хочется... Камни я прочитал и за видую вашему упорству. Вы святой человек, Тимофей Михайлович. Будущее за вами. — А в возрасте вы каком будете, Павел Васильевич? — Двадцать семь недавно исполнилось. — Так чуть не всю вашу жизнь я положил на движение истины. Уж двадцать годов проходит, как сел за сочинительство, а дело-то подросло лишь вот всего,—Тимофей показал на большой палец.— Рос ток один проткнулся, а когда заколосится, и неведомо мне. Потому вот и бью на камне. — Я хотел вам совет дать. Меньшая плита заканчивается слова ми «а виною всему царь», так вы уберите это. И тело ваше не успеет остыть, как уничтожат камни из-за одной этой фразы. — Спасибо, да мне сразу трудно надумать... Кто ж теперь детей наших учить будет? Меня отлучили, вас гонят. — Найдут. Им нужен свой учитель. ...В середине лета, и откоситься еще не успели, приехал из Москвы Виня. Да теперь уж какой он Виня, давно не парнишка, усы, говорят, как мужик отпустил,— Винарий, значит. Лет десять он не был дома. Пока жили вместе, Данил хоть письма его показывал, а как отделился, так и на спрос о Винарии не отвечал. — В гости бы надо сходить,—Мария достала из сундука и рубаху новую, и штаны,—По внучку-то я как соскучилась, посмотрим на московского гостя. — К Даниле я и шагу не сделаю, а ты иди, иди. Оставшись один, Тимофей вышел во двор, осмотрелся, словно подыскивая, чем бы заняться. День был теплый, чистое небо, залитое светом, сияло над миром, и земля, и все, что стояло на ней, казалось, дышало благодушием и по коем. Вот сейчас бы взобраться на высокий холм, откуда весь простор, дзже немыслимая даль открывается, и ровным высоким голосом спеть людям о своей правде, о том пути заветном, что приведет их к счастью и благоденствию. И чтобы летел голос, как крыло вечной птицы, над Русью, над всеми ближними и дальними странами, и шла за ним из уст в уста весть... Господи, какая же сила нужна одинокому человеку! Деда, дедушка, Винарий уже несколько раз окликал заду мавшегося Тимофея. — Виня! — только и смог сказать дед, обнял подошедшего внука прижал к усталой груди. ’ — Что мы стоим-то? Пошли в избу. Тимофей усадил внука у окна, поставил самовар и все никак не мог придумать, чем бы таким порадовать Винария. 94
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2