Сибирские огни, 1986, № 3
и за то, что страдают они, а не я. Затем прощай. Крепко целую тебя. Лев Толстой». — Вот, Гаврила, и у меня светлый день,— Тимофей обернулся к Федянину.—■Идет мое слово, пусть и через чужие страны, а доберется оно и до русской земли. Мне вот только уже не изведать этого праздника... Через несколько дней в Минусинске начиналась осенняя ярмарка. Хоть и нечего было продавать Тимофею, выпросил он вид на выезд — переводчика не терпелось найти. 1897 ГОД .За зиму Тимофей сделал два списка сочинения, сшил их суровой ниткой наподобие книжек, одну —чтоб в землю вместе с ним положи ли, другую — в столе рядом с могилой оставили. А только, теплые вет ры подсушили землю — отправился он продолжать свое завещание на каменных плитах. Вторую плиту, за которую еще не принимался, большую, он решил поставить вертикально, чтоб заметнее была. «Благодарю, благодарю и еще благодарю вас, други мои, за то, что вы вспомнили обо мне...» — не торопясь, высек Тимофей в первые три дня начальную фразу. Дальше текст никак не складывался, и Ти мофей почистил осыпавшуюся яму, съездил до ближнего бора за лист- вяком, столбики для оградки вытесал. Так в труде и мелких заботах он обдумывал свой главный завет потомкам. И опять звенел камень, и сыпалась крошка, и вставали один к одному слова. «Да неужели ты, главное правительство, способно толь ко одних здоровых овец пасти,— это помещиков и подобных им, а сла бых овец оставлять на съедение кровожадных зверей? Я со своей сто роны разыскал для них верное спасение от тяжкой нищеты...» Если бы беспрерывно трудиться, Тимофей бы давно уже закончил надпись, но надо было отсеяться, посадить картошку, а потом Велика нов попросил провести вместе с ним несколько уроков. Ребятишки хоть и скучали по своему первому учителю, но уж боль но много им наболтали о Бондареве, да и сами они видели, как он чуть не каждый день ходит к могиле. Пока говорил Великанов, класс пере шептывался, хихикал, с любопытством поглядывал на Тимофея. — Павел Васильевич,— Бондарев встал,— я и так у них на виду, зачем хвалить зря. Я захватил книжки, что Лев Николаевич прислал, вот и расскажу про великого человека Толстого. А книжки-то, давай те кто посмелей, разбирайте по классу. По очередке и прочитаете. Ребятня успокаивалась, Тимофей прошел из угла в угол, собира ясь с мыслями, сел было, но сразу встал — Толстого Льва Николаевича живого я ни разу и не видел. Ду мы только его знаю. Но человека-то и узнать лучше всего можно не по лицу, а по делам его и заботам... Как к огню, творящему тепло, стремится он к правде. Сколько бы писем ни писал мне, а в каждом есть слова про вас, потому — как и я, Бондарев, силу жизни он видит в простом мужике... Два дня еще приходил в школу Тимофей, и каждый раз Велика нов встречал и провожал его. _ Вы сами того не знаете, Тимофей Михайлович, насколько пра вилен и незаменим ваш метод обучения. Вам ни сочинять, ни выдумы вать ничего не надо. Я ведь специально вас пригласил, Великанов остановился, решая, как лучше сказать. Тимофей недоуменно глянул на него. — Были тут гости у меня, просили письмо на вас составить, мол, испортил детей, знания вредные вложил. Я хоть и не сомневался, но теперь-то точно вижу и любому докажу, что всё вы делали сообразно правде народной. А это — главное и лучше любой книжной науки. 93
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2