Сибирские огни, 1986, № 3
переписывать свое основное сочинение о трудолюбии и тунеядстве, чтобы после смерти положили его в столик рядом с могилой. * * * Несколько дней плутал по степи Тимофей, осматривал могильные плиты на курганах. А потом запряг лошадь и поехал к Буданке. Там, на склонах горы, он подобрал две подходящие каменюки, золотистые и звонкие, аж руки зудились от нетерпения попробовать написать на них. Он сел рядом, и рука невольно потянулась к прогретому солнцем камню. Тимофей гладил его шершавую поверхность, словно приручая к себе, а потом повел указательным пальцем буквы, еще невидимые, но уже звучащие в его голове. «Родился я, Бондарев, в 1820 г. апреля 3 дня, а окончил многостра дальную и великого оплакивания достойную жизнь свою в...— здесь опустил несколько пустого пространства и повел дальше.— Все это я пишу не современным мне жителям, а тем будущим родам, которые после смерти моей через 200 лет родятся. Почему же так? — спросят современные мне жители. Это потому, что: во всякого человека вообра жение такое, что: все те люди хорошие и даже святые отцы, которые прежде нас были, также и те хорошие, которые после нас будут, а при нас все негодяи. А также и я, Бондарев, живши на свете, был негодяй теперь, как имя мое исчезло и память изгладилась с лица всей земли, вот теперь и я хороший и всякого уважения достоин...» Неожиданно потемнело и потянуло прохладой. Тимофей глянул на небо, и не туча, а так, хлопок маленький, а закрыл солнце и стоял почти недвижимо. Затаилась природа в безветрии, словно тоже читала Тимофеевы слова. «О, какими страшными злодеяниями и варварствами переполнен белый свет! По всей России всю плодородную при водах землю, луга, леса, рыбные реки и озера, все это цари от людей отобрали и помещи кам да миллионерам и разным богачам отдали на вечное время. А лю дей подарили в жертву голодной и холодной смерти...» Тимофей встал, хотелось быстрее запечатлеть надуманное. Он выру бил несколько березовых слег, распряг лошадь и, обвязав камень вож жами, втянул на телегу, потом второй. Неторопливо катилась повозка, поскрипывая под тяжестью и проми ная в траве узкие следы. Тимофей хотел объехать деревню стороной, но в последний момент раздумал: а чего прятаться, ведь не пакостное дело у него, и даже остановился у своего дома попить воды. Пусть все видят! Но на улице никого не было, и лишь на краю деревни встретился Калинин. Тимофей обрадовался: сразу и договориться можно отковать зубилья для работы. Калинин с любопытством осмотрел камни, потрогал. — Уж не мельницу ли решил ставить, Тимофет* — Может, и мельница будет, да только зерно у нее особое. Зу- билье бы отковал. Штук семь. — Что ж не сделать? Приходи завтра. К осени Тимофей заканчивал писать первый, маленький камень. Два раза приходили мужики во главе с Ликаловым и Мясиным посмотреть на его работу. Не найдя противозаконного, подивились затее Бондарева, да и порешили: окончательно тронулся он. Ликалов, правда, кричать на чал, мол, по какому это праву все, но Тимофей, как глухой, не обернулся даже, старательно сек букву за буквой. о , _ Шкоту-то мы на днях закончим, так не надейся, пути туда тебе уж не будет,— стараясь хоть чем-то досадить Бондареву, на прощанье СКа3Тиі^феТобернулся,- может, и ответить хотел, но сдержался. Лицо его запотевшее от работы, покрытое чуть не коркой каменной пыли, ’ 91
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2