Сибирские огни, 1986, № 3

— Сигнала-то сверху не было. Погоди, на глазах он у меня, никуда не денется. — Чего он писал-то? — Ерунду всякую, читать тошно. Законы вроде как новые со- ставляет. — Дурак, одно слово... Жил бы и жил, а сейчас ведь все отверну­ лись, как пень, один. — Жалко, что ли, стало? — У пчелки жалко... Семьдесят лет сравнялось Тимофею весною. Пора и о покое поду­ мать. Приводя бумаги в порядок, он решил еще одно сочинение напи­ сать, последние мысли высказать на прощание. На заглавном листе вывел «Се человек» и не о Христе стал рас­ сказывать, а о русском мужике, о страданиях его, никем не мерянных. Только подумай —и не умолчишь об этом. Христа в один раз распя­ ли, а над хлеборобом уж сколько веков издеваются. Какие-нибудь ге­ нералы или чиновники уж давно бы не стерпели и повымерли от такой жизни, а мужик, как в сказке, встанет, отряхнется и опять за свое, хлеб делать. Выходит, мужик и дело его святые, раз держатся на земле. «Сколько много на свете хитростей,—с горечью писал Тимофей,— на всякое изделие придуманы машийы; где бы нужно ста человекам ра­ ботать, там одна машина чище всяких человеческих рук работает; хлеб­ ная же работа,— как крестьяне сами придумали еще с незапамятных времен, так и мучаются». Хитрая увилка есть в этом, хитрей не взять. Дай хлеборобу разо­ гнуться, а вдруг он тогда осмотрится да всех тунеядцев к труду начнет поворачивать. Нет, нельзя мужику слабины давать, пусть не видя бело­ го света тащйтся... В один год закончил Тимофей это сочинение. Теперь он уже не ду­ мал, кому бы его отправить. Если первая проповедь не нашла пути, зна­ чит, прав был Толстой, не пришло время. За окном крутила непогода, ветер, как дурной, метал снег по двору. Тимофей распустил школьников, а сам остановился на крыльце, заду­ мался, не зная, чем сегодня занять остальное время. Он не заметил, как замерз, и решил вернуться в избу, хоть с Федяниным потолковать, что ли. — Раньше ты чаще ко мне заходил,— Гаврил положил закладку и закрыл библию.— Каждый день вот читаю, никак, смерть скоро. — И утешает тебя чужая святость? — Не утешения ищу, а смысла. — И тебя потянуло к истине. А я погреться зашел... Слушай, Гав­ рил, а что если собрать всех мужиков наших в школу — и почитал бы я им сочинение свое. Смеялись-то они, не зная, над чем смеются. Еще один труд я закончил, «Се человек» назвал. Так ведь там все про них, каждая буква про хлебороба. Не Христу надо молиться, а перед самим собой на колени вставать да перед хлебом. Неужто и от этого отвер­ нется мир? — Пилат про Христа сказал «се человек», а ты про мужика, что ли? Да кто ж такую дерзость примет? Пусть бы и твоя правда, да сам подумай, как же это: всю жизнь никто —и вдруг в святые? С ног на го­ лову переставляешь. — Ты же вот сам ухватился за библию, смысл ищешь. А что смысл —истина это. Значит, нужна она тебе? Знаю я, без нее неспокой­ но жить, бессмыслица давит. А библию эту я на сто рядов прочитал и другие книги подолгу смотрел —нигде смысла нет. Близко подсту­ пают, но как огня боятся, жжет истина'. А чаще и вообще не там ищут, в такой дуролом заводят. Истина проста, как хлеб, как земля наша. Все пороки мира от лени: и грабежи, и убийства, и обманы. Добродетели все —в труде. Да не в простом, вор тоже работает, а в труде, хлеб при­ носящем... _ Эх, пошел я к своим бумагам, с ними у меня лучше получается. 77