Сибирские огни, 1986, № 3

Всю ночь просидел Тимофей, раскачиваясь от отчаяния. Слаб^че- ловек перед заблудшими, слепая, неостановимая сила движет ими. Как не натакай к истине, бесполезно, пока сами не наткнутся. А сколько ждать этого? И сам бог не знает. Но не сидеть же сложа руки. А что де­ лать, когда царь с министром молчат, к Толстому не добраться, в дерев­ не все полудурком считают? У юродивых и то жизнь легче,^ их жалеют и любят, боятся их предсказаний. А Бондарев что же, пустой человек? Полицейский, сопровождавший Тимофея в обратный путь, молодой еще неказистый мужичок, оказался разговорчивым и поведал, что в Пе­ тербурге недавно было покушение на светлейшую особу. Власти сейчас особенно пристрастны и строги, и Бондареву еще повезло, что не спря­ тали в острог. — Моли бога за нашего Ливадия Петровича —добрая душа,— по­ лицейский с почтительным умилением назвал своего начальника, словно тот незримым оком видел подчиненных, где б они ни были. — Чего ж он, добрая душа, Каурку у меня отнял? Беззаконие тво­ рит, а поставлен блюсти его. — А ты б со своей лошадкой и обвел нас, опять стриганул к Толсто­ му. Как средство к побегу ее вообще изничтожить надо,—довольный собой, рассуждал полицейский. — Пустая твоя голова... — Помалкивай, дурак. Сведу вот назад,—самодовольно погляды­ вая по сторонам, полицейский замолчал. Как в беспамятстве возвращался домой Тимофей. В Минусинске и в музей не стал заходить, о чем говорить, когда рушится все на корню. Отметил в участке сопроводительную бумагу и потопал дальше. Деревня встретила Бондарева молчанием, как преступника, повсе­ местно разыскиваемого. Мария и то не стала ничего спрашивать, а Д а ­ нил вообще отвернулся. Один Ликалов покрикивал, как на скотину, и скалил зубы. Сшив вместе письма Толстого и черновики рукописей, Тимофей спрятал единственную свою ценность... В баньке, за деревней в поле го­ ворил сам с собой, как с людьми желаемыми, или плакал, съедаемый одиночеством и бесцельностью. — Тимофей Михайлович, ты так и себя потеряешь,— встретившись, говорил ему Федянин. — Не лежат у меня ни к чему руки, Гаврила. Подкосили меня. — А Толстой-то, что, не пишет уже? — Уйди, Гаврила, не стой на пути,—Тимофей закрывал глаза и проходил мимо. 1888 ГОД Поспевали дела в поле, и Тимофей надсадно работал, будто в послед­ ний раз отдавал себя земле. В деревне смотрели на него, как на пропащего. Раньше насме­ хались, а сейчас все больше жалели. Тимофея сочувственные взгляды злили, он начинал скандалить, лез в драку, но от него отмахивались как от блажного, и старались обойти стороной. Что же за люди вы? — кричал Бондарев пустой улице.—Не люди вы, а... Когда звал я вас к истине, дураком называли меня, потешались, а сейчас посматриваете. А на себя посмотрите —и содрогнетесь Над собой это вы смеялись, а не над Бондаревым... В Минусинске узнали о неудачном походе Тимофея к Толстому и, чтобы хоть как-то поддержать старика, подробно написали ему со слов своих столичных друзей, как в «Русском деле» было опубликовано со­ чинение Бондарева. «Дорогой Тимофей Михайлович! Больше года прошло, как вы были у нас. Мы наслышаны о вашей попытке встретиться со своим единомыш- 74