Сибирские огни, 1986, № 3

учил ее муж писать, улыбнулась тем давним дням и оставила на бу­ маге свое имя. До конверта она дотронулась с опаской, не хотелось ей получать неведомых писем. Потемну уже, с вязанкой талового лыка на покраску холстов, вернулся Тимофей. Он нехотя похлебал окрошки и собирался ложить­ ся, но Мария все не отходила от стола, поглядывала украдкой на мужа. — Не случилось ли чего? — Письмо тебе пришло, а я, видишь, какая глупая, отдать бо­ юсь,— хотелось Марии, чтобы улыбнулся Тимофей и сказал: ну, бо­ ишься, так и не отдавай. — Где ж оно? — Тимофей даже преобразился, будто и не было усталости. В эти несколько секунд, пока Мария подавала письмо, сотни мыс­ лей и догадок пронеслись у него. «...Все это правда и хорошо высказано... святая истина... не пропа­ дет даром... она обличи! неправду... дело людей, познавших истину, говорить ее людям и исполнять... дело это делается не скоро — веками... жатва большая, и одному не сжать... желаю вам успеха а вашем деле, оно же и мое дело... Лев Толстой». Не прочитал, а пролетел по письму взглядом Тимофей. «Господи, хорошо-то как! Вот оно. Знал я, что не один буду...» Тимофей еще и еще раз перечитывалписьмо, а Мария опять потуск­ нела —выходит, не зря она боялась этого конверта. — Чего написали-то? —тихо спросила она. — Дорогое для меня это послание. — Вижу, опять как чумной стал. Тимофей вздрогнул. — Истина-то моя свет дает. Ты только послушай. Граф Толстой признал. И другие признают. Праздник будет на земле, Мария. Что наша с тобой доля, если всем глаза откроем... Опять Бондарев спрятался в баньке. Нет, не все еще сказано в сочи­ нении. Главную заповедь, из всех добродетелей добродетель упустил он — любовь к ближнему. Как соединить ее с первородным законом, что во главу поставить? «Любовь — великая, но односторонняя добродетель, затем, что труд в себя любовь забрал, а любовь в себя труд не приняла. Любовь без труда, как человек без головы, мертва есть»... Быстро, в какие-то два месяца родилось у Тимофея добавление к прежде писанному. Перечитал он готовое и самому страшно стало. Дай такое церковникам — камнями забросают. Ведь на самого Христа замах­ нулся! А как умолчишь, если первородную заповедь «в поте лица твоего снеси хлеб свой», которая всем заповедям и даже любви к ближнему есть мать и родительница, никто не соблюдает, за нее никто и никогда ни одной капли крови и ни одной слезинки не пролил, не запечатлел ее истину. Христос и тот сказал в Евангелии: «воззрите на птицы небес­ ныя...» И он за малейшую добродетель не признал ее, отринул... 1886 ГОД Почти полгода прошло, как было письмо от Толстого. Ответ ему дал Тимофей, и на этом опять молчание. Подживили душу слова Льва Нико­ лаевича, да не надолго. Тянулись дни, один другого не слаще, и незамет­ но тонули надежды. Еще по осени, с настроением, съездил Тимофей в Минусинск, отблагодарил Лебедева за науку послать Толстому сочинение, просиде­ ли ночь с разговорами, вот и все утешение. После рождества, озлобившийся и усталый, опять тайком, Бондарев уехал в Минусинск. Его новые друзья как могли утешали. Тимофей стал совсем грустным, всешолчал, посматривая в темное окнр. — Тимофей Михайлович, ну что вы так отчаиваетесь? — Белокон- 65 3 Сибирские огни № 3