Сибирские огни, 1986, № 3

убеждал мужиков Бондарев.— Какой им интерес, если все мы нарав­ не станем. Ехать-то не на ком будет...» В первый раз рыть канаву вышло не больше десяти дворов. В три помочи около ста десятин оросили. А осенью, когда отвезли зерно на мельницу к Аникину, тот к удивлению всех сказал, что пшеница с этих участков самая примолотная. Но не сдавался мир: погодите, вот вес­ ной пойдет большая вода и вместо полей одни лывы у вас будут. Но и этого не случилось, канавы перегородили вовремя. Мартьянов смотрел на задумавшегося Бондарева, ждал. — А то чудо, что шесть лет прошло с того дня, как мы первую ка­ наву прорыли,— Тимофей вздохнул устало.—Шесть годов ушло, чтоб деревню сговорить на общее орошение. Вот и думай после этого, вот и бейся головой в стену... Отдохнуть я пойду, а завтра и обговорим все. С утра в музей пришли Белоконский и Лебедев, ссыльные народ­ ники. Мартьянов им уже показывал сочинение Бондарева. Они шли на эту встречу встревоженные, словно вернулось то время, когда они были в столице, отчаянно спорили и мечтали... Здесь, в ссылке, куда они с грустной гордостью уезжали, была надежда среди простого на­ рода с небывалой силой развернуться. Но то, что на словах и бумаге казалось истинным, обернулось незнанием. Мужики и соглашались с их горячими словами, но соглашались молча, кивали головами и не забывали оглядываться. — А ведь это второй Радищев, только похлеще, пострашней,— Белоконский говорил возбужденно и словно для убедительности часто потряхивал кудрявой головой. — Иван, ну что ты,— Радищев был беллетрист, бытовик,— Лебе­ дев, чтобы не сбиться с мысли, по привычке смотрел не на товарища, а куда-то в сторону.— Его заслуга, что он первый показал Россию не с парадного, а ее нутро, то, на чем она держится. Наш гость — иное. Он философ. Он предлагает свое мироустройство. . — Ты, как всегда, увидишь искорку и давай раздувать. Какой он философ? — Белоконский иронически сморщился. —Он за свою жизнь кроме библии и не читал, наверное, ничего. На пустом философию не построишь, нужна база. Лебедев быстро и пристально посмотрел на товарища. — Книгами-то я его нагружу. Но неужели ты столько живешь среди простого народа и не заметил, что русский крестьянин от приро­ ды наделен аналитическим умом, способностью к философии. Неуже­ ли ты ни разу не прислушивался, о чем они говорят, когда душа не истомлена работой? Несмотря на всю наивность, в их словах всегда мысль! А нам излишек- знаний, мне кажется, даже вредит. — А как узнать, где он, этот излишек? — То, что им надо, они получают от земли, от работы, от Ьсей природы. Они естественны, как трава, дерево, речка, и потому чисты и мудрее нас. Мы образованнее, но мы извращены. Извращены тыся­ чами ошибок, которые в нас вдалбливали в гимназиях, университетах... Да что говорить. — Тише, идут,— Белоконский встал, сделал несколько шагов к двери. Мартьянов распахнул обе створки и пропустил Бондарева первым. Белоконский и Лебедев здоровались, а Тимофей смотрел им в глаза испытывающе и сердито. Мартьянов заметил это и взял Бондарева за плечо, даже сквозь одежду он почувствовал, как напряжено тело старика. — Тимофей Михайлович, это мои друзья. Кстати, они тоже, как и вы, сосланы. Мы вместе читали ваш труд и восхищались... — Да, вы знаете,— прервал Белоконский и подошел вплотную,— я все время вспоминал «Путешествие» Радищева. Почти подобное же говорите и вы! Тимофей прищурился, будто хотел лучше увидеть этого человека, молча сел. 59