Сибирские огни, 1986, № 3
— Это что ж, вера одна, а живут по-разному. Работают-то поболее, а имеют поменее. Дак вот и скажи? — Не нами этот порядок заведен. Так испокон веку было. Вот я и хочу нарушить этот порядок. Вот и пишу поэтому. Сколько тысяч лет, как на необузданном коне, ездят на нашем хребте, всю ко жу до костей стерли. Ведь это только под видом хлеб, который едят богатеи, а на самом деле — тело наше. Под видом только вино, которое они пьют, а на самом деле — кровь да слезы наши... Нигде не встре тишь, чтобы хлебный труд одобрялся, а донельзя унижается, а трудя щийся в нем признается хуже всякой собаки... — Подожди, Тимофей Михайлович... — Нет, не подожду. Долго ждал. Это не догадки мои, а самая очевидность... — Да уж не новую ли, не свою ли веру ты предлагаешь? — А тебя послушать, так ведь тоже уже и не православный, и не субботник, и даже не молокан. Ты самч-то кто? — Ну,— Королев насупился.— Числюсь-то я в субботниках., — Только что и числишься. А я вот не боюсь себя из этого числа выставить, как и из православия не боялся. Истина для меня дороже. Не нашел я ее в этой вере и свою в муках родил. — Да кто ж пойдет за тобой? — Люди пойдут! — Тимофей встал. — Одно я тебе подскажу, не во вред, оборони бог. Уважаю я твой напорный труд, отправь ты сочинение в Минусинск, в музей к Мартья нову. Слышал я, редкости там со всего света собраны, и народ не чета нам, ученые. Они почитают, да, может, и дадут ход... Всю осень Тимофей с нетерпением ждал ответа от губернатора на их прошение. Мужики уже отмолотились, и он уговаривал их не продавать хлеб местным купцам, хоть неделю еще погодить. Может, и теплилась у них кой-какая надежда, ведь отказа-то тоже не было, но нужда припрет, так и в петлю полезешь, и они потихоньку начали. Тимофей ходил мрачный, никого не хотел видеть, ни с кем не разгова ривал. Мясин, наоборот, торжествовал, грозился у зачинщиков проше ния хлеба не брать. ...Письмо из губернии пришло перед Рождеством. Деревенским сектантам разрешалось раз в год выезжать по Енисейским приискам с продажей пшеницы. Тимофей достал свою рукопись. Пора и ей в дорогу. Он не удер жался и поцеловал ее трижды. 1884 ГОД Вот уже третий день рукопись лежит на столе. Вначале Тимофей думал, какой адрес надписать, хотя и понимал: даже простого — «С.-Петербург. Царю» — хватит, но сомнения удерживали. А вдруг почту проверяет особый кабинет,' и какой-нибудь чиновник поймет все напереворот и оставит его труд в пыльном столе? А может, и правиль но натакал Королев? Тимофей достал ручку, чернила — сопроводиловку бы надо соста вить. «Господи, да что с того, кто написал сочинение? Я ли, другой му жик. Не выгоды ведь ищу, не славы...» И он решил все-таки вначале отправить сочинение в Минусинск, а в письме попросил Мартьянова, если возможно, опубликовать рукопись и не называть автора, а луч ше даже напечатать от имени какого-нибудь важного и заслуженного лица, потому как тогда больше обратят на нее внимания. Отправив пакет, Бондарев вернулся усталый и опустошенный. Его дитя, взлелеянное в муках и радостях, вдруг, так вот сразу, поки нуло творца. «А может, лучше было презреть запреты, наплевать на 56
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2