Сибирские огни, 1986, № 3

загасил огонь и опустил в жир первую нитку, подождал, пока пропи­ тается, вынул, дал застыть ей, и так опускал и вынимал, пока она не покрылась толстой белесой коркой. Первая свеча готова. Он положил ее на кусок бересты, принялся за следующую. «Вот так же и сочинение мое обрастает мыслями,— подумал он,— чтобы потом негасимой свечой вспыхнуть и осветить». Никогда Тимофею не работалось так хорошо, как в это лето. За какой-то месяц он переписал треть сочинения; что раньше было обрывочно или недоговорено, теперь выстроилось ровно лесенка, чи­ таешь и поднимаешься. Заканчивать сочинение Тимофей решил разом—уже заметил: когда отвлекаешься, прерванные мысли потом никак не хотят срастаться. До обеда он просидел у таганка. «Ну вот, глядишь, с последней свечой вздохну, и поставлю точку. Ночи короткие, много жечь не придется». Чтобы остыть от дневных хлопот, Тимофей отправился в степь. Среди ее простора, как нигде, он находил успокоение и готовность души. Уже на выходе из деревни встретился Федянин. Поздоровались,, остановились. — Все пишешь? — Гаврил вздохнул сочувственно, словно жалея. — Пишу,— Тимофей хотел сказать, что скоро закончит, но промолчал. — А напишешь? — Там видно будет. — А пишешь-то как и раньше? — Теперь я правильно горячей огня пеку и холодней мороза зноблю. — Вот помянешь меня. Министры прочтут и не допустят. — Еще напишу. И до тех пор буду, пока, как жегалом, не прожгу путь. — Ты где умный, а где как дитя. Остроги-то на что? Сам расска­ зывал про писателя Радищева, что в Москву путешествовал... Никто ты мне, Тимофей, а боюсь я. Вон Ликалов уже выведывает, чего пишешь. — Это страх к ним подступает. Ты лучше скажи, откуда в мужи­ ке терпение такое? Поедом его едят, а он притеснителей знай навели- чивает. Нет бы и сказать разом: мы хлеб делаем, мы и делить будем! — Тимофей вытащил из кармана сложенный вчетверо листок, карандаш и записал что-то. ѵ — Так-то оно так... Пойду я. — Не ответишь мне? — Тут и сам бог не ответит... Тимофей, не оглядываясь, быстро пошел. Чтобы не бродить бесцельно, он повёрнул к холмам, меж которых притулился неболь­ шой лесок. Уже пробираясь сквозь заросли аремы, он наломал таволги и коневника на чай и двинулся к осыпям. Там, на больших плитах песчаника, напоенных солнцем, он любил погреть старое тело. Низкие, корявые кусты аракатника цеплялись за одежду, на ли­ цо то и дело липли паутинные сети, но Тимофею все это в радость бы- ло.^Он улыбался и даже говорил вслух,— то птице, резко заверещав­ шей над головой, то валежине, за которую запнулся. «Вот бы и жить так, всему радоваться, думал он.— Без вреда и в согласии. Не это ли истая справедливость?.. Что ж за гордыня нам застила свет, что блуждаем мы, тыкаясь, как в потемках? Ведь есть порядок, ближе уж некуда. Каждая травинка, каждое дерево, разные все, а одним делом заняты. Вот бы и нам так, всем миром творить на земле. А то ведь чем выше человек, тем более он прикрывается от хлебной работы вся- 50

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2