Сибирские огни, 1986, № 3

>щурясь на зябкое осеннее солнце. В школе Тимофей не застал и поло­ вины учеников, но не сердился, он и ждал этого... — Урок грамматики мы закончили. Теперь давайте без перерыва за арифметику, чтобы быстрей по домам. Какую-никакую, а все-таки помощь родителям сделаете. А сейчас маленький узелок на отдых,— Тимофей улыбнулся.— Белое поле, черное семя, кто его сеет, тот ра­ зумеет. Что будет? Ребятишки привыкли к этим разминкам, знали — одергивать ни­ кто не будет, и повскакивали, заговорили, не столько ища отгадку, сколько купаясь в минутной вольности. — Просо будет! — крикнул кто-тр.—Семя-то его черное. — Сам ты гречиха! — тут же откликнулся самый сообразитель­ ный к классе Колька Сапунков,— В белое поле ты его по зиме, что ль, будешь сеять? Но тут все заглушил визг девчонок, они шарахнулись от хакасен- ка Тюкпиекова, а Верка Шишлянникова даже на лавку вскочила. — Фу, лешак, хоть бы она тебя жогнула. Хакасенок и сам испугался такого шума и спрятал что-то за пазуху. — Полно, будет,— Тимофей поднял лист бумаги,— Поле белое — вот оно,1 потом написал на нем: «Земля хлебом богата, а человек — разумом».— Вот и посеял я черное семя. Начинаем арифметику,— Бондарев любил с ходу придумывать задачи, они тогда получались живсѳ, и вот сейчас, какое-то мгновение посмотрев за окно, начал: — Значит, так. У крестьянина семь десятин земли... Ребятишки оставили шалости, зашебаршили перьями по бумаге. Тимофей их любил в такие минуты. Он поглядывал на пытливо хмурив­ шиеся лица, улыбался, видя, как ученики шевелят губами, невольно выказывая ход своих мыслей. Только Тюкпиеков все никак не мог со­ браться, что-то шарил рукой под рубашкой, искоса поглядывая вокруг. Вот ведь как, думал Бондарев, дай им работу, и она, как песок во­ ду, очищает их от всей шелухи. Выходит, и есть главный воспитатель — труд. Но почему же один себя чистит всю жизнь в труде, а все считает­ ся никудышным, грязным человеком? А другой с рождения до смерти палец о палец не ударит, а помыкает другими и учит их и судит. По ка­ кому такому указу он берет это право? Вот уже четыре года, как Тимофей начал свой труд. Поначалу на затею его жена то и дело бурчала: «Работы непочатый край, а он ба­ ловством занялся. И что тебе далась эта писанина?» Но пока дело дви­ галось споро, все нападки Тимофей встречал спокойно, не задевало его ничто, боком летело. «Хочу миру глаза открыть»,— ответит он и опять за свое. «До тебя-то некому было? Ох ты, чудо...» Но видя, что год за годом муж все упорнее сидит над бумагами, Мария начинала скандалить: «Ты сам-то подумай, сколько в городах ученых. Дак их за то одевают и кормят, а ты на мою шею хочешь сясть? Она тонкая, не выдюжит...» «Господи, одно да потому. Сколько можно? Сказал тебе — вот моя главная работа»,—Тимофей стучал по стопке бумаг на столе. «А я что, двужильная?» —Мария утирала слезы. «Успокойся, от ра­ боты ж я не увиливаю, чего надо — делаю. Я тебе говорил, хочу правду найти, и пока не закончу, не лей из пустого в порожнее,— Тимофей за­ водился от своих слов, от всхлипов жены.—Хватит. Не доводи до греха...» Работа двигалась все медленнее, порою Бондарев совсем отчаи­ вался, казалось, уже вышли силы и слова больше не оставить на бу­ маге... Тогда он становился злым, раздражительным, таким его в доме видеть не привыкли и стали бояться. Он мог запереться в избушке и просидеть там безвыходно день, два, а то и неделю, и в такие вот ми­ нуты, когда уже все на пределе, приходила неизвестно откуда, словно сама собой, то ли из черной земли, то ли из звездного неба, спаситель­ 47