Сибирские огни, 1986, № 3

людей жалко. Это раньше он мог закричать на нее, заругаться, в драз­ нящих пацанов кусок глины бросить, а теперь на все только грустно улыбался и старался уйти от этих глаз, потому что далеки от истины они ему казались, и плакать хотелось. — Ну что ты, что ты? Уйду я скоро, как и пришел,— Тимофей от­ ворил дверь, думал посидеть на крыльце, но заметил — соднце уже вы­ соко, а он еще и не приступал к своей главной работе. Закопченные шибки единственного окна не давали свету заполнить все углы, только дощатый стол со стопкой бумаги, словно дно глубоко­ го колодца, светлым пятном выделялся посреди избушки. Как мастер, примеривающийся к заветной работе, Тимофей осторожно посмотрел на рукопись, потом устало опустился на чурку. «Чего сомневаюсь да раздумываю? Ведь не о заморской жизни пи­ шу, а что видел и слышал, всю боль хочу выложить. Так нечего и муд­ рить, а писать как бог на душу положит. Разум и схитрить может, а от сердца — истина». Тимофей обмакнул перо, прищурившись, убрал прилипшую воло­ синку и повел по бумаге одну за одной буквы. На вид безобидные, они выстраивались в слова, потом в предложения и неспешно, разные по вы­ соте, неуклюже, каждая в своей одежке (грамотей из знатных, увидев, поморщился бы), шли в наступление. То упорство, с каким Тимофей уже столько лет доставал их из глу­ бин своей души, изнурило его, но мужицкая сила делала эти слова жи­ выми, и даже сам он, перечитывая ранние страницы, не верил порой, им ли написаны эти строки. Тогда, негодуя и радуясь, Бондарев ходил из угла в угол, и в голове его роились замыслы, которые он еще не решал­ ся доверить бумаге. «Если бы был на свете человек, имевший такую власть над вами, какую вы имеете над нами, то, напрягши крепко силы и стиснув зубы, мог бы он перетерпеть и перемолчать то, что вы сами не хотите хлеб работать, но зато подаете соблазн другим и ослабляете руки в трудах их, т. е. вместо того, чтобы помочь вперед двигать этот труд, вы затор­ мозили все четыре колеса, да и держите его на месте и тем ослабляете руки других. Я за то только признаю себя виноватым, что не умею или не хочу перед людьми вертеть языком, как собака хвостом». Так, шаг за шагом, со ступеньки на ступеньку он поднимался, и одиночество, которое раньше было его лучшим помощником, теперь становилось все невыносимей. Хоть бы кто-нибудь, хоть бы малейший отклик, но вокруг равнодушие и насмешки. Поначалу Тимофей делился своими заботами, но люди, привыкшие к нужде и вечной работе, вроде и не мыслили иной жизни. Если кто и кивал согласно, то только от уста­ лости. И тогда он еще больше уходил в себя, еще ожесточенней работал над сочинением. Не может быть, чтобы они не поняли. Разве не поймет Семен Ро­ той, который пришел в деревню в кандалах, разве отмахнется Архип Петров, у которого в прошлом годе сынишка прямо на покосе богу ду­ шу отдал... Да что там, если дети наши, еше не поев этого хлеба, уже в чреве матери за него начинают страдать... Дверь нерешительно скрипнула и отворилась. На пороге стоял Винарий, Данилов сын. — Ты чего это? — Тимофей вздрогнул, но не от неожиданности, а от вида внука. Под глазом синячище, рубаха порйана и кровью заляпана, навер­ ное, и нос был расквашен, да умыть уже где-то успел. — Дедка, что мне делать? — он все так же стоял, не решаясь пройти. — Я так думаю, если по справедливости получил — то ничего не надо. А если обидели ни за что ни про что, то можно изловчиться и на­ казать обидчика... А можно и простить, пусть подавится своей злобой. — Да я не про это, ну их. Мамка-то выпорет. — Это точно...' Вот чего сделай: бери литовку, я видел, отец там 44