Сибирские огни, 1986, № 3

Была дана особая ей сила, глупцу в ответ она могла молчать. Поэт — созданье светлых сил, и в том смысл жизни, до последнего момента.* Недаром он становится легендой при жизни. После смерти — божеством. Все черное и грязное всегда врагами были, будут для поэта. Обнажена в лучах дневного света, его душа, как белый день, чиста. Когда глупец слова мне злые шлет, дух матери защитой мне встает. * * * Милые сказки, не вы ли, скажите, дар-драгоценный далекого детства, праздник души моей, вечный учитель, для утешения лучшее средство! В сказках всегда наши матери с песней доброй и мудрой. Ее напевая, даром они обладают чудесным, раны смертельные нам исцеляя. Я до сих пор убежден, что родная мать проживает в какой-нибудь сказке. Вечно цветущая и молодая, с нежной улыбкой, с доброю лаской. Ранен я в сердце. Не выстоять мне... К матери в сказку я мчусь на коне. * * . * Человека унизить — запятнать свою совесть. Научила меня этой истине мама. Если искру унизишь, то сможешь и солнце. Если каплю, то долго ли до океана. Те людишки, что так горячи в своем буйстве, унижая других -г- непомерно мельчают. Унижение друга — подлее убийства, унижения слабого мир не прощает. А иные, взобравшись на кочку иль крышу, позабыв, что для всех и земля и природа, презирая, глядят на другие народы так, как будто бы сами действительно выше. Для меня нет народа крупней или мельче. На планете велик светлый род человечий. * * * ѵ Коварный друг всех подлецов подлей. Он вам и улыбается как будто, но в самую тяжелую минуту исподтишка ужалит словно змей. О мама! Как хочу я рассказать: великой дружбы знаю я печать. Со мной был друг и в горе и в борьбе. Всем этим я обязан лишь тебе. Ты — научила — много ееть камней на свете драгоценных. Их сильней людская дружба. Верен дружбе будь. Она осветит твой нелегкий путь. Ведь друг, предавший друга, может стать ничтожеством. И Родину предать. * * * Пичужка серая гнездо весной вира. Ей дом наш стал, как для меня — родной. А я, бездумный мальчик озорной, ее сразил. Лишь звякнула стрела. Мать посмотрела, строго укорив, крутые брови горестно сведя: «Ведь эта птичка для птенцов своих была как я, сыночек, для тебя». Какая краска жаркая стыда меня спалила, помню я, тогда. На мать свою я глаз не смог поднять, ведь поднял руку я на птичку-мать. А в наши дни холодный взгляд свинца нацелен в материнские сердца. * * * Легенда есть о богатырь-траве, ее приносит черная желна. Перед восходом солнца, в синеве в дупло свое торопится она, Я слабым рос мальчишкой и узнал про ту траву и отыскать решил. Но, заблудившись, выбившись из, сил, под деревом дуплистым задремал. В отчаяньи искала мать меня, ходила долго, плакала, звала и чуть живого, наконец, нашла, прижала к сердцу на закате дня. Пусть не нашел я богатырь-травы. Я силу в материнской взял любви. * * * V На празднике, в кругу, седая вся, чорон священный к солнцу вознеся, почтеннейшая женщина стоит. Заздравная торжественно звучит. Мне так она близка, и вижу я: лицо ее светло и стать легка. В ней — гордая Якутия моя. В ней — Лена, полноводная река. И мать любимая моя такой была, почтенной, седовласой, как она. Казалось, для того и создана, чтоб совершать лишь добрые дела. Все видится мне мать, не кто иной, стоит, благословляя мир земной. Перевод с якутского Н, ЗАКУСИНОП,