Сибирские огни, 1986, № 3

но и редко по-настояшему удается в теат­ ре... Самым популярным и пользующимся большим успехом у зрителей в то время был Театр комедии. Чаще его называли «Акимовский». Единственный театр, кото­ рый ленинградцы называли по- имени ху­ дожественного руководителя. Каждый спектакль, поставленный этим режиссером, становился событием, праздни­ ком в городе. О его постановках много го­ ворили, спорили. А молодежь мечтала ра­ ботать у Акимова. Несмотря на приглаше­ ние на отдельные постановки таких несхожих режиссеров, как С. Юткевич, Г. Козинцев, П. Вейсбрем, Б. Зон, А. Ре­ мизова, Э. Гарин, — театр сохранял свой почерк, свое лицо, направление. Он посто­ янно искал своих авторов, открывал новые имена драматургов. Острое чувство совре­ менности, богатство фантазии, разнообразие приемов, острота характеристик персонажей в спектаклях, законченность и точность формы — вот что было характерно для театра того периода. А если к этому доба­ вить всегда оригинальное оформление каж­ дого спектакля, в которых Акимов очень часто участвовал, как художник, то станет понятной та притягательная сила, которая вербовала все новых и новых поклонников этого театра. До сих пор прекрасно помню спектакли: «Лев Гурыч Синичкин» А. Бонди (по моти­ вам водевиля Д. Ленского), «Дорога в Нью-Йорк» Л. Малюгина, «На всякого муд­ реца довольно простоты» А. Островского, «Вы этого не забудете» Д. Пристли, «Пу­ тешествие Перришона» Э. Лабиша, «Остров мира» Е. Петрова и многие другие. Кумирами актерской молодежи были (и в Новосибирске, и в Ленинграде) Н. Си­ монов и Н. Черкасов. На спектакли с их участием мы ходили в Александринку по нескольку раз, и всегда это было событием, открытием чего-то нового, неповторимого. Симонов в ролях Лаврецкого («Дворян­ ское гнездо»), графа де Ризора («Фланд­ рия»), Астрова («Дядя Ваня»), царя Бори­ са («Борис Годунов») — потрясал и покорял нас глубиной философского обобщения, си­ лой чувств, взрывчатым темпераментом, скульптурностью пластики. Играемые ха­ рактеры он всегда укрупнял, делал их более значительными, масштабными. Его герои утверждали нравственную чистоту и благородство, высокое понимание граждан­ ского долга. Романтическая приподнятость и трагическая окраска образов, характер­ ная для творчества великого артиста, про­ являлась даже в роли нашего современника генерала Муравьева в спектакле «Победи­ тели» по пьесе Б. Чирскова. Вспоминаю сцену, когда после боевого задания вносят смертельно раненного шофе­ ра генерала. Я, как сейчас, слышу пронзи­ тельный, симоновский, раздирающий душу крик: «Спасите этого парня! Озолочу!» А Симонов в роли графа де Ризора, когда тот по раненой руке друга узнает в нем -любовника своей жены... «Рука!» выры­ вается, как из набухшего вулкана, симонов­ ский, на этот раз сдерживаемый крик. Не­ возможно забыть Симонова в роли Лаврец­ кого, когда Лиза сообщает ему о своем решении уйти в монастырь. «Лиза!» вы­ крикивал Симонов, протестуя на весь мир. И сколько я ни смотрел эти сцены, у меня всегда в эти моменты пробегали мурашки по коже. Древние греки говорили, что искусство трагического театра должно потрясать, очи­ щать зрителя: Симонов, особенно в кульми­ национных моментах, всегда именно по­ трясал зрителя своим невероятным, взрыв­ чатым темпераментом. После спектакля с его участием всегда хотелось работать, сделать что-то хорошее людям... Мне посчастливилось видеть Симонова во многих ролях и по нескольку раз. Не раз встречался с ним и в жизни. Об одном эпизоде, когда я был вынужден пойти на обман, мне хочется рассказать. Этот слу­ чай, мне кажется, очень точно характери­ зует Николая Константиновича как че­ ловека. В начале 60-х годов на сцене театра «Красный факел» шла пьеса Л. Толстого «Живой труп». Шел спектакль с этим назва­ нием и в Александринке, где Протасова играл Симонов. Краснофакельцы пригласи­ ли Николая Константиновича сыграть в нескольких их спектаклях. Я работал тогда Тіо совместительству режиссером на радио. И вот, во время гаст­ ролей Симонова, мне поручили сделать пе­ редачу о нем. Я позвонил Николаю К°н* стантиновичу в гостиницу и Ьказал, что хотел бы записать сцену допроса в суде. Он дал согласие. Но когда я сказал, что для передачи необходимо еще и интервью с ним, он насторожился. — А что вы будете спрашивать? — услы­ шал я в трубке через паузу. Я сказал, что в годы войны Александрин­ ка три года работала в Сибири, что он, даже после реэвакуации театра в Ленин­ град, еще некоторое время оставался в на­ шем городе и играл концерты от филармо­ нии. С тех пор прошло много лет, Ново­ сибирск изменился, вырос. Это первый его приезд после эвакуаций. Поэтому я спрошу о впечатлении о сегодняшнем Новосибирске, о труппе театра «Красный факел», где он гастролирует, об Академгородке, где Ни­ колай Константинович уже успел побывать. Потом попрошу рассказать о работе в те­ атре, в кино, о планах на будущее... Наступила пауза, трубка молчала. Как я потом догадался, Николай Константиновну подыскивал слова, чтобы отказаться от интервью. — Нет, нет!.. Никаких бесед. Знаете, я говорить не умею и не люблю. Ничего этого не надо... — услышал я, наконец, рваную, скандированную, особенно когда он волно­ вался, симоновскую речь. Передача срывалась, я не знал, что ска­ зать. Очевидно, мой собеседник это почув­ ствовал, ему стало жалко меня. —- Знаете что, — предложил он с ра­ достью ребенка, который вдруг неожиданно нашел выход. — Вы напишите текст беседы и сами'прочтите ее. — Николай Константинович, — сказал я, — это будет не то... Нужен ваш голос, необходимо интервью. Я пытался уговорить артиста, но все мои доводы и просьбы не достигли цели. Решили записать только сцену. Так как Симонов не знал, где находятся студии записи ра- і диокомитета, мы договорились, что в день записи я за ним зайду. 149