Сибирские огни, 1986, № 3

кшл-то металлическим скрипом пощелкивал совсем рядом. Тимофей опять забылся. Он бы и пролежал до утра, да вдруг странный шелест пролетел над избушкой, всколыхнул ночную тишину, отозвался легким звоном в оконных стеклах, будто запоздалая стая птиц пронеслась к югу. Комната наполнилась мягким светом, Тимофей насторожился. «Уж не звезда ли это моя уходит?»—подумал он, не видя, как открылась луна, озарив озябшее ночное пространство. Сразу утих, как и не было его, таинственный сверчок, и в ушах вместо шуМа появилась неведомая мелодия, зовущая издалёка, будто усталый пастух одну ноту играл на рожке и заманивал. Мелодия то приближалась, то удалялась, свиваясь в причудли­ вые узоры и завораживая. Тимофей не заметил, как рассвело и при­ шел день. Только под вечер он опять услышал шум молотьбы и понял, что еще живой. Он и сам не замети^, как приноровил толчки своего сердца в такт цепа Данилы. Поначалу тот работал уверенно, с оттяжкой. «Вот и хо­ рошо, вот и хорошо», —невольно думал Тимофей, но где-то в подсозна­ нии он уже чувствовал, что это ненадолго, выдохнется сын или сядет перекурить, а как же ему, Тимофею? Не надо бы привыкать... И вот точно. Уже с неохотой, все реже и реже, через силу стал всхлапывать цеп, и сердце невольно подчинилось ему. Видимо, при­ томился Данила, хоть и дюжкий в работе. Тимофей насторожился, по­ пытался приподнять голову, чтобы лучше слушать, но сил для этого не набралось, тогда он разжал сцепленные ладони, приложил руку к уху... — Тятя-то, однако, умер,—Данила положил ладонь на плечо матери. Мария молча вошла в комнату, долго стояла, глядя на іимофея. — Да как же умер? Слушает вон чего-то и глаза открыты. Тимо­ фей, ты чего это? — Закрыть надо глаза. Это так получилось у него,—Данила вы­ ступил из-за спины матери. — Погоди, Данилушка, я сама,—Мария приблизилась, встала на колени... И в тот миг, когда душа его готовилась расстаться с утомленным телом он вдруг так четко и ясно увидел свой путь, свои скитания по жизни что боль отступила на каких-то полшага, но этого было доста­ точно чтобы в голове его, уже не отягченной земными заботами, вдруг родился еще один замысел, и он закрыл глаза и дивный свет на­ полнил его. I «Странно и дико должно показаться людям теперешнее мое утверж­ дение что сочинение Бондарева, над наивностью которого мы снисхо­ дительно улыбаемся с высоты своего умственного величия, переживет все сочинения, описываемые в историях русской литературы, и про­ изведет больше влияния на людей, чем все они взятые вместе». Так когда-то, уже незадолго до своей смерти, подумал Лев Нико­ лаевич Толстой, а потом записал это на бумагу. ♦ ------