Сибирские огни, 1986, № 3
Без аппетита, через силу поел Тимофей, лишь бы кровь разогреть, заставить еще пожить истомленное тело. «Много-и много-и еще многоуважаемый Душан Петровичу ...Только одно приводит меня в смущение, что я непрочный житель, мне теперь 78 годов, потому я только одной ногой стою на земле, а дру гой. уже во гробе; если не сегодня, то завтра подрежет меня смерть своей косою, потому прошу вас, Душан Петрович, не медлить... сегод ня получили вы это письмо, а завтра пишите ответ. А что я промедлил долго с ответом... на то был неизбежный случай, который описывать здесь не время и не место... За всем этим прошу и умоляю вас, Душан Петрович, примите вы на себя труд, напишите пером копию с книги, которую вы мне при слали, й пришлите ее на русском языке, дабы я мог видеть, что. и как там сказано, согласно ли юим писанием...» ✓ Вечером пришел Дан , и Тимофей попросил его отправить письмо. Мария радовалась: наконец-то отец с сыном, кажется, помирились, Вот сидят, говорят тихо о чем-то, и послушать хотелось бы, да вдруг •помешает. — Над теми; кто вперед смотрит, всегда смеются. А еще пуще не любят тех, кто по-другому жить хочет да за собой остальных тянет. Это ж как в лес неведомый сунуться, а ну как ловушка там спрятана? Вот ты на меня сердился, Данила, а какой вред от меня миру был, хоть один найди? Детей я всю жизнь грамоте' учил? Учил. Канавы по мог Бодягину сделать? Помог. Хлеб продавать вы стали ездиіь. Да все это малости, которые и считать не надо. Главного не случилось. Не при знали хлебное дело первым на свете, испугались. Потому как тогда и нас с тобой, крестьян, надо величать как самых важных людей. Не должны люди делиться на вторых и первых. Все должны свой надел на земле выходить. — Да будет ли так когда? — Будет... С этой мыслью я и ухожу от вас. Уже давно пришла пора молотить, и деревня с нетерпением жда ла ясной погоды. Те, что возят зерно по приискам, не сильно-то погля дывали на небо, протопили овины да и увязывали уже хлеб в кули. И Данил бы так сделал, но Тимофей отсоветовал. Наладится еще по года, а ну как овин вспыхнет — и улетит вместе с дымом весь труд и старание. Тогда что, по миру идти? И точно, расстаралось скоро солнце, подсушило слякотную от снега землю — и застукотали цепы по всей деревне, заприговаривали Потату-потаты,— твердой рукой отбивал ритм Данил. Такату-такаты,— вторил ему уверенно Калинин. «Вот и слава богу, —Тимофей успокоился. —Теперь им не до меня». Он принес из баньки оба пакета с рукописями, положил иУ одна на другую рядом с кроватью, сверху поставил бюстик Толстого, при чесал бороду, переоделся в чистое и лег. Уже поздно вечером пришла домой Мария, и сразу кинулась к Ти мофею. Какая-то строгая, непривычная тишина стояла в избе. . — Ой, господи, напугалась-то как! Ты спал, что ли? — Ты Данилу попроси, чтоб первым долгом Толстого уведомил да пожелал от меня пожить ему еще для пользы человечества. А те перь иди, управляйся. Чего без дела стоять? Ночью вдруг откуда-то появился сверчок и зачикал свою моно тонную песню. Слушая его, Тимофей расслабился и незаметно уснул. - Мария несколько раз осторожно подходила, то одеяло поправит, то просто постоит рядом, прислушиваясь к дыханию. Когда и она легла, Тимофей открыл глаза. Все так же не умолкал сверчок, да слабый шум появился в ушах. То ли ветер принес его из тайги, разволновав шейся к перелому погоды, то ли в старом остывающем теле слабли жилы, столько лет державшие силу. Все ближе и громче чикал сверчок, уже даже не чикал, а с ка- 100
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2