Сибирские огни, 1986, № 2
ной, теплой, прокуренной комнатке, но не сказал. Достал сигарету, за курил. — Давайте, хлопцы, до конца обговорим, что нам делать, в фев рале и марте. Что будет делать каждый и все вместе. Тут вот у меня план набросан. Внимательно все слушайте, может, я что и пропустил, — размеренно, глуховатым голосом заговорил Бочаров. И пошел разговор, негромкий, сдержанный, какой-то даже уважи тельный, с вопросами и ответами, иногда и со спорами, препиратель ствами, но негромкими. А Вершкову и в самом деле сделалось тепло и уютно. Вначале подумалось, что причина тому неожиданная удача, что удалось добыть к жалобе еще и бумагу от членов колхоза, и даже похвалил себя за внезапное озарение. Но потом понял, что дело вовсе не в озарении и очередной бумажке, а в том, что он находится среди парней, работающих деревенских парней, тоже подверженных разным сиюминутным модным поветриям, но все же твердых в своей главной основе, не позволяющей им стать полными подражателями какой-ни будь очередной длинноволосой эпидемии, отрицающей все святое, не при знающей никаких истин, кроме штанов с модными наклейками, как вот его сынок и дочка, ставшие давно уже взрослыми лоботрясами, но все еще требующими от него то модные штаны, то необыкновенные куртки. И он давно уже смирился, давно пасует перед все более частыми атака ми молодых, всегда подкрепляемыми мощнейшей артподготовкой дра жайшей супруги. Основа той здоровой жизни, которой живут эти вот парни, — зем ля. На ней, на земле, можно заниматься только одним делом — работой и она не приемлет никаких поветрий, эпидемий, верхоглядства. Должность его, которой он втайне гордился и на которой собирал ся дотянуть до пенсии, будет еще долго нужна, потому что народ пока не состоит из одних только ангелов. И все же внезапно до слез стало жаль той славной поры, когда он был трактористом, пел во все горло песни во время пахоты, пинал гусеницы н матерился, когда ломался старенький трактор, хлебал щи под темным звездным небом, высасы вал мед из сотов и запивал холодным молоком. А еще за полевым ста ном девчонки пели частушки, среди которых была одна про Сенечку любимого. Кто-то притронулся к его плечу: -секретарша председателя пома нила его перепачканным какой-то мастикой пальчиком. Когда вышли в коридор, шепнула: — Иван Иванович освободился. Идите обедайте. Секретарша подвела к двери с надписью «Техничка». В уютной комнатке за маленьким столиком сидел Дубок и посыпал дымящиеся пельмени перцем. Пригласил: — Сидай, Семен! Подзаправимся и поедем! Почему такой рас строенный? — Откуда взял? — На лице написано. — С хлопцами твоими пообщался. — Хорошие у меня хлопцы! Верно? — Что-то у тебя, кого ни возьми, хороший? — Что верно, то верно! Плохих не держим. Да и плесени для них не хватает. — Какой еще плесени? — Да той, на которой всякая мразь заводится. Проветриваем, хи мией травим. Вершков, когда уж принялся за пельмени, спросил: — А не замечаешь, Иван, что ты больше начал иносказкой раз говаривать? Намеками да полунамеками. — Возможно, возможно. Ловлю себя на таком иногда. А почему? А потому, что не всегда стало возможным про красное говорить, что оно красное... 29
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2