Сибирские огни, 1986, № 2

бок не пьет, не курит, за чужими женщинами, естественно, уже не уха­ живает. А факты нужны. Ведь если надо сделать человека черным, то надо вымазать со всех сторон. У нас ведь как бывает иной раз? Чело­ веком довольны, похваливают даже, но вот он споткнулся, когда это его спотыкание может бросить тень на тех, кто его выдвинул и кто за него несет ответственность, то эти товарищи делают страшно удивлен­ ные глаза и начинают обнаруживать, что человек плох во всех отноше­ ниях: и в работе, и в семье, и в быту, и везде, где он только может фи­ гурировать. Мазать так мазать! Человек не может быть пестрым, не может быть так, чтобы у него были и белые пятна и черные, — только белые или только черные! Никаких полутонов! В кабинет вошел товарищ из милиции, им оказался старый знако­ мый — следователь уголовного розыска. Подошел, скаля в улыбке рот, полный металлических зубов, заговорил радостно: — Приветствую знаменитого председателя в его кабинете! — Здравствуй, Петр Степанович! Зубы так и не отросли? — Нет еще. Знаешь, я уже решил, что это даже и к лучшему. По­ мру я, закопают меня, а лет через сто пройдут по этому месту с мино­ искателем, запикает миноискатель. Скажут: эхо войны! Раскопают, а там моя челюсть. Вдохновляет? — Не очень. Петр Степанович присел напротив, спросил: — Полагаю, ты в курсе случившегося вчера с Коноплевым? — В курсе. — Я тут предварительно советовался с нашим участковым, и мы решили, что случившееся обыкновенное житейское дело. Кто вас знает, куда вы гнете? Ответил уклончиво: — Возможно, и обычное. Если не учитывать, что судьба обошлась с этим человеком не совсем обычно. — Это уже детали. Иван Иванович, я хотел уточнить насчет возможного мотива попытки к самоубийству: невменяемость? — Это надо было уточнять у врачей. Они всю подноготную знают. — Возможно, но мне бы хотелось с тобой, поскольку Коноплев для тебя был не Ванька с улицы. — Как раз в тот день, насколько я знаю, Коноплев был вменяе­ мым. — Сам видел? — Нет, не сам. Отец его Архип Капитонович, который был у сына. — С отцом мы тоже побеседуем. А ты у него вчера был? — Был, но когда уже все случилось. С врачом беседовал. — И что же он говорит? — Не знаю всех тонкостей, но он, по-моему, даже радовался. Под­ тверждались какие-то там его ученые наблюдения... — Вот даже как! — следователь посверкал металлом зубов. — Так какой же тогда мотив можно предположить? — Послушай, Петр Степанович! Это что, допрос? — А понимай как знаешь, Иван Иванович! Мне надо знать, и все. — Мотив, насколько я понимаю, может быть только один: война. — Тебе, Иван Иванович, не случалось бывать у него, когда он приходил в себя? — Был, раза два. В последний раз он сказал: пропала моя жизнь, Иван! И все же тебе надо бы поехать в областной город, врачи и Коно­ плев пока там. И расспросить. Я-то что могу знать? — Возможно, и у них, у врачей, побывать придется. Но это потом. А теперь у меня вопрос личного, так сказать, порядка. Можешь и не отвечать. Твое право. Но, сам понимаешь, у меня служба. — Задавай. — Какие у вас были взаимоотношения с Коноплевым? Я имею в виду исключительно личные взаимоотношения. Так вон ты куда стреляешь, зубастый! Не исключено, что виной могу стать и я? Чернить так чернить! 23