Сибирские огни, 1986, № 2
Это рассердило: — Почему ты его вдруг называешь загадочным? Забыл, как всей школой провожали в военное училище? И мы все одинаково воевали. Не сразу ответил Вершков: ш — Одинаково начинали, да по-разному кончать приходится. Ответил, тоже не сразу и тоже негромко: — Еще не кончаем, Семен! И неизвестно еше, как кончать будем. Жизнь — это люди, а они все и всякий раз разные, и когда и что препод несут — неизвестно, непредсказуемо... Когда уже засыпали, раздался телефонный звонок: Железная Се рафима сообщила, что машина «Скорой помощи» увезла Коноплева Владимира Архиповича и сопровождающих его медиков. Сергей Давы дович просил передать благодарность за все хорошее и пожелал вся ческих успехов. П Я Т Н И Ц А Я могу сказать об этом только себе самой: Ивана Дубка я никогда не любила и вряд ли когда полюблю. Должно быть, потому, что сгорела моя любовь на фронте, сгорела в ко ротенькой, полутайной, полузапретной любви. И на дальнейшее уже ничего не осталось. Нас презрительно называли ППЖ — полевыми походными женами. А я гордилась и горжусь этим, потому что настоящая, все поглощающая, все сжигающая любовь, где бы она тебя ни встретила, есть великое счастье. Моим богом, кумиром, моей неутоленной любовью всегда был и остает ся Володя. Какими же сладостными были наши короткие встречи! Пусть простит меня Дубок, пусть он усыновил Николашу и мы офор мили наши отношения браком, но в любви нельзя лицемерить. (Из дневника О. И. Дубок от 27 апреля 1955 г.) Утром мороз покрепчал еще больше. Небо высвечивалось какой-то блескуче-белесой синью. Багровел восток. Деревья, антенны, крыши сверкали радужными алмазными россыпями молодого куржака. Хруст ко взвизгивал снег под ногами. День обещал быть ведренным, хотя от куда-то сверху продолжали сыпаться мелкие редкие снежинки. Контора уже была полна людей, какой она бывает всегда перед нача лом рабочего дня. Серафима Андреевна сидела на своем обычном месте в приемной и ловко дирижировала делами. Быстро поднялась, прошла следом в кабинет. Когда разделся, повесил полушубок и малахай во встроенный шкаф, заговорила шепотом: — Там в кабинете Гончаренко товарищ из районной милиции. Со бирается людей приглашать. По поводу вчерашнего случая с Конопле вым. Но я сказала, что до вас этого делать нельзя. Я правильно сде лала, Иван Иванович? — А он не говорил, надолго ли? — Нет, не говорил. Что, Иван? Продолжение вчерашних атак Стрельцова? Когда это милиция интересовалась попытками к самоубийству? Что-то не помнит ся. А откуда тебе, Иван, это должно помниться, если в Марьяновке за все время, сколько ты здесь, ни самоубийств, ни попыток к ним не было. Снова появилась Железная Серафима. Лицо ее с остреньким носи ком было утомленным и огорченным. Не'выспалась, наверное. Бедная моя Серафима, а ты-то за что страдаешь? И переживаешь зачем? Или, как выразилась при одном из первых разговоров после того, как стала секретарем-машинисткой: тебе дорого реноме твоего председателя? — Товарищ из милиции просит вас, Иван Иванович, зайти к нему. Он хотел бы с вами побеседовать. — А вот этого не будет. То есть я готов побеседовать, но уж пусть он придет сюда, ко мне. Железная Серафима оживилась взглядом, кивнула радостно. Факта аморальности товарищу Стрельцову явно не хватает. Пу- 22
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2