Сибирские огни, 1986, № 2

Вершков крепко потер щеки, сизоватые от мороза, осклабился в широченной улыбке: — Ах, какая жалость! Председатель колхоза не имеет смокинга! Слушай, Иван, а что это такое? Ты хоть раз видел? Принялся натягивать штаны и рубашку, понял, что Вершкова ему не выпроводить, а если и уйдет, то не уснуть. Сказал: — В натуре не видел. Может, когда в кино, но внимания не обра­ тил. Вершков огляделся, сообщил: — Скромно живешь, председатель, чтоб ему сдохнуть! Не ожидал! Прими мои разочарования! Присел на краешек дивана, на котором была разобрана постель, заговорил: — Вот жили люди! Носили смокинги, ели сладкое, пили горькую, да не просто, как мы, стаканами, а по-разному: перед первым блюдом, скажем, горькую, перед вторым, вино какое-то, наверное, марочное. Не крепленку же нашу! После курили сигары и запивали ликером... И на все у них находились деньги, а главное, время. Мы вот тоже живем, но даже не знаем, что такре смокинг, а коли пьем чай, то обязательно с сахаром. Моя вон ховря хрусталем полный сервант набила, а что с ним делать, не знает. Или ковры взять. Понавешала их где надо и не надо... Знаешь, какой инструмент я возненавидел больше всего? — Портфель, наверное. — Не угадал. Портфель прирос ко мне окончательно. Без него я вроде небритого. А знаешь, когда человек не побреется... А возненави­ дел я больше всего выбивалку. — Какую еще выбивалку? — Которой ковры выбивают от пыли. Половину выходного иной раз ею орудую! — Помолчал, повторил: — М-да, жили люди! Сидит, пьет, мерзавец, а к бутылке и не притронется. Сзади лакей ходит в бе­ лых перчатках и подливает... — В аристократы потянуло? А чем мы хуже? Он же, аристократик какой-нибудь, пробкой жил, пробкой и помер. А мы такие дела для счастья людского завора­ чиваем! А по биологии разницы никакой. Они на свет божий являются один только раз, и мы не чаще... Слушай, у тебя выпить ничего нет? — Вот это переход от теории к практике! Тулупа не захватил. Зимушка теплая избаловала. А сегодня промерз до бобиков. В магазины заезжал, уже закрыты. Просил у Михал Захарыча «Ниву», в ней бы теплее было. Не дал. Говорит тебе по твоему чину полагается только уазик. Увидев бутылку с остатками водки, пришел в восторг: — А занюхать ничего не найдется? — Попробуем что-нибудь обнаружить. Обнаружили немного: в холодильнике кусок розового сала, в хлеб­ нице — две полузасохшие корки. „ ГУСТ°! обрадовался Вершков. — Но ты не огорчайся! Мы сейчас поступим так. Я чищу картошку, жарю ее с этим вот салом и мы устраиваем пир на весь мир! Идет? ’ — Валяй! ' — Картошка у тебя в подполе, конечно! Ты режь сало, а я углубля­ юсь. Я же тебя моложе! у у Пока жарилась картошка, Вершков прокартавил: Слушай, Иван, а я, пожалуй, не поеду сегодня домой Пусть старая одна покрутится в холодной постели! А то только и слышу с утра до вечера и с вечера до утра, какой я плохой и какие все другие мужики хорошие... ^ Когда уселись за стол, Вершков выплеснул остатки водки по ста­ канам. Велел ему слить водку в один стакан. Так и не начал пить? — посерьезнел Вершков. ■— Теперь уже поздно начинать. 20