Сибирские огни, 1986, № 2

правящих классов — ведут к искажению' подлинных исторических закономерностей и обусловлены, в конечном счете, одной причиной. Мы имеем в виду поверхностное знакомство ряда литераторов с письменны­ ми и вещественными источниками. Другая сторона этой же проблемы заключается в некритическом восприятии древних текстов, вне того громадного фактологического и— что, пожалуй, важнее! — методологи­ ческого контекста, который создан исследо­ ваниями историков-профессионалов. Поскольку сами источники, относящиеся к древней и средневековой Руси, сравни­ тельно немногочисленны и не охватывают всех сторон жизни наших предков, это дает некоторым писагелям возможность под­ менить кропотливое изучёние эпохи без­ удержным разгулом собственной фантазии. Определенную вину за появление такого сорта литературы несут не только сами ее создатели, но и наша критика. Разбирая взаимоотношения «романа и истории», от­ дельные критики изо всех сил отстаивают право на художественный вымысел, под­ черкивают его большие творческие возмож­ ности, противопоставляя его «фактографи­ ческому пуризму» ученых. Так, В. Оскоцкий приводит пример, как «мысль художест­ венная» трилогии В. Яна и романа И. Ка­ лашникова «оказалась зорче и проница­ тельнее мысли научной, защищаемой Л. Н. Гумилевым. И это говорит не о чем дру­ гом, как о социально-аналитической зре­ лости реализма, по законам которого само­ бытно создавались оба произведения» ’. В качестве еще одного подтверждения кри­ тик называет верную характеристику роли и личности Тимура в трилогии С. Бородина «Звезды над Самаркандом» и ошибочную оценку этого исторического персонажа в брошюре узбекского обществоведа И. Му- минова. Достоинства произведений В. Яна, И. Ка­ лашникова, С. Бородина сомнений не вы­ зывают. Столь же очевидно и, мягко гово­ ря, невысокое качество монографии Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царст­ ва», изобилующей ошибками и искажения­ ми материала (на что, кстати, было указа­ но специалистами-историками), равно как и творения И. Муминова. Тем удивитель­ нее поспешность, с какой В. Оскоцкий дела­ ет обобщение. Что из того, что два историка написали две сомнительные книжки? При чем тут «мысль научная»? Ведь не благо­ даря, но как раз вопреки ей стали очевид­ ными эти неудачи. А «зрелость реализма» — разве она противоположна научному по­ знанию? Реализм так потому и называет­ ся, что основан в первую очередь на фак­ тах, а не на субъективных фантазиях и чистом вымысле. Можно быть в полной уверенности, что, не владей названные пи­ сатели историческим материалом в полной мере, никакие законы реализма сами ■ по себе не принесли бы им успеха. Да и стоит ли вообще абсолютизиро­ вать во многом условную грань, которая разделяет творчество ученого и художни­ ка? Разными путями они идут к постиже­ нию одной и той же истины. Как справед­ ливо отмечал член-корреспондент АН СССР В. Т. Пашуто, в настоящее время 1 В. Оскоцкий. Роман и история, е. 177. «происходит сближение предмета исследова­ ния истории и литературы — стремление раскрыть проявление закономерностей че­ рез институты, людей, их мысли, настроения, чувства» *. Полемика по данной проблеме, теорети­ чески достаточно серьезной, на практике ведется с неведомым противником, с приз­ раками. Насколько нам известно, в отече­ ственном литературоведецйи никогда не отрицалось самостоятельное значение худо­ жественного вымысла, в том числе и при­ менительно к сочинениям на исторические темы. А вот обязательное для писателя тре­ бование основывать свои построения на на­ учно установленных фактах хотя никем и не опровергается в теории, однако слишком часто не соблюдается на практике. Поэтому напомнить, более того, специально под­ черкнуть эту сторону литературного процес­ са, и актуально, и необходимо. В свое время А. К- Толстой в предисло­ вии к «Князю Серебряному» верно сформу­ лировал общие принципы обращения с кон­ кретным материалом: «Оставаясь верным истории в общих ее чертах», автор может по­ зволить себе «некоторые отступления в под­ робностях, не имеющих исторической важно­ сти». При этом, «чем вольнее он обращался со второстепенными историческими происше­ ствиями», тем строке он должен соблюдать «истину и точность в описании характеров и всего, что касается до народного быта и до археологии». Эти отступления возможны лишь в том случае, когда преследуют глав­ ную цель произведения: ^воскресить нагляд­ но физиономию... эпохи». Писатель точно схватил суть проблемы. Документальная строгость историко-худо­ жественного произведения определяется, в первую очередь, не скрупулезным следова­ нием мельчайшим деталям событий (для ученого это — непременное условие). Важ-і но, отталкиваясь от фактов, достоверно вос­ создать прежде всего дух времени, пока­ зать глдвные тенденции развития, с помощью знаний, воображения, чутья и вкуса, на основе точно выверенной общей концепции реконструировать художествен­ ными средствами характеры, судьбы, собы­ тия. Другими словами: не выдумывать на пустом месте и не перекраивать по свое­ му произволу реальные события, а лишь домысливать то, что, судя по совокупности известных фактов, могло и должно было быть в действительности. В качестве удачного сочетания художе­ ственного вымысла (здесь бы больше подо­ шло слово домысел, не неси оно в себе негативного оттенка, ибо выдумывать и додумывать, строго говоря, вещи разные) с историческим материалом можно назвать произведения В. Яна. В романе «Батый», например, он использует как аутентичный источник «Повесть о разорении Рязани», черпая оттуда не только общий очерк собы­ тий, но и некоторые подробности, вызыва­ ющие, с тачки зрения историка, определен­ ные сомнения. В научном исследовании подобный подход недопустим. Однако «Повесть», хотя и создана она после Баты- ева погрома, с исключительной силой выразила идею героической борьбы против захватчиков, которая вдохновляла русский1 1 В. Пашуто, Научный историзм и содружест­ во муз. Коммунист, 1984, № 5, с. 92. 173