Сибирские огни, 1986, № 2

В. Возовикова. С одной стороны, мы видим отчетливое стремление и здесь показать чи­ тателю живого человека. Вот о чем раз­ мышляет князь, получив известие о готовя­ щемся татарском нашествии: «Зачем поднимать эту гору? Зачем рисковать тем, что у тебя есть? Беги в Орду с изъявлением полного покорства, прими условия Мамая, откупись великой данью — и покатится твоя княжеская жизнь легко и бестревож­ но». Вполне возможны подобные сомнения — легко ли 1»е убояться многотысячной ра­ ти грозного противника? Но, к сожалению, в целом автор предпо­ чел проторенный путь неумеренной идеали­ зации. Князя, по его уверению, нисколько не страшит гибель: «собственной смерти он не боялся», ибо «что значит жизнь одного человека, даже государя, в сравнении с жизнью целого княжества!». И далее: «Воз­ можно, и Дмитрий пошел бы к Мамаю, будь он уверен, что его личная жертва ос­ тановит Орду». Столь прямолинейная самоотверженность, при всем героизме и заслугах московского князя, невольно вызы­ вает сомнения: ведь бежал же 'он два года спустя после Куликовской битвы от Тохта- мы.ша , бросив осажденную Москву на про­ извол судьбы! Что до личной храбрости князя, то тут, быть может, писателя укорять и не стоит. Совершенно нельзя согласиться с другими качествами, приписываемыми Дмитрию. Речь идет об его отношении к простому на­ роду. Как и Калита у Д. Балашова, Дон­ ской в изображении В. Возовикова печется и тужит о мужиках самым неправдоподоб­ ным образом. Автор, не жалея сил, стара­ ется убедить читателя в том, что для него «само слово «народ» одицетворяло... не совсем понятную, бесконечную огромную силу, которая берегла его, как пчелы бере­ гут матку. Без матки улей погибнет, но что матка без улья! Народным настроением, народным мнением Дмитрий дорожил пре­ выше всего». В. Возовиков не ограничивает­ ся одними только подобными декларация­ ми. Не смущаясь явным упрощением, он воспроизводит заведомо неверную концеп­ цию «доброго народного князя», который только потому не может восстановить спра­ ведливость на Руси, что сил одного челове­ ка недостаточно для этой огромной задачи. Двигаясь по исхоженному кругу, нелегко избежать готовых стереотипов. Так, напри­ мер, является сценка, где князь инкогнито молотит крестьянскую рожь. «Мужики с удивлением и робостью следили за могучим осанистым человеком, который так ловко делал крестьянскую работу своими белыми боярскими руками. Лишь парень тянулся к коню, оглядывал его поглупевшими от вос­ торга глазами». Эпизод этот выглядит по меньшей мере ненатурально. Еще ненату­ ральнее одолевающие князя мысли. Рабо­ тая цепом, он раздумывает: «Но ведь все наоборот: господа своим рабам обязаны... человеком должен владеть только человек, но не скот, не зверь в облике человеческом, тогда, может быть, эти мужики еще долго­ долго не дойдут до мысли, что и человек не смеет владеть другим человеком, как вещью или животным. Да и кто обязал че­ ловека подчиняться другому человеку?». Здесь же Дмитрий мечтает и о появлении «нового боярина, удельного князя», «не сле­ пого муравья, не безответного раба госуда­ ря, но господина жизни с обостренным чув­ ством достоинства и гордости». Читать подобное просто удивительно. От­ куда, позвольте спросить, все это резонер­ ство в голове московского князя XIV века? .На основании каких фактов и исторических свидетельств постулировал сие автор? А что это , за фигура такая — «новый», «культур­ ный», назовем его так, боярин, о кото'ром мечтает князь Дмитрий? Ни бояр таких никогда не было и быть не могло, ни фак­ тов и свидетельств, подтверждающих по­ зицию В. Возовикова, не существует. Князь Дмитрий Иванович, как и дед его Иван Калита, как и многие другие русские вот­ чинники, был типичным феодалом того вре­ мени со всеми присущими его сословию качествами. Целиком прав Л. В. Черепнин, который ’писал о нем: «Передовой деятель XIV в., Дмитрий Донской был сыном своего класса. И когда жизнь ставила вопрос о размежевании классовых сил, его действия не удовлетворяли требования народа» '. Безусловно, ошибкой было бы впадать и в другую крайность: пустившись в вульгар­ ный социологизм, рисовать того же Дмит­ рия Донского всего лишь беспощадным угнетателем народа, помышляющим исклю­ чительно о своих личных выгодах. Госу­ дарственный деятель тем и отличается от захолустного боярина-шкуродера, что мыс­ лит шире и масштабнее. И все же мы наме­ ренно заострили проблему, чтобы нагляднее показать, сколь далеко от исторической цетины уклоняются в поисках положитель­ ного героя иные литераторы. Допущенный В. Возовиковым «перекос» в изображении Дмитрия Донского — ошибка, повторяем, типичнейшая. В той или иной степени ее с удивительным постоянством воспроизводят многие авторы, работающие в историческом жанре. И не только литера­ торы. Вот что утверждает, к примеру, исто­ рик В. В. Каргалов, кстати сказать, совер­ шенно справедливо критикующий многих авторов за идеализацию исторических пер­ сонажей, но для Дмитрия Донского делаю­ щий исключение: «Победитель Орды на Ку­ ликовом поле — не тот образ, на примере которого стоило бы показывать тяжесть фе­ одальной эксплуатации»1 2. Трудно согласиться с таким заявлением. Где, спрашивается, критерий, по которому надлежит подразделять исторических деяте­ лей на тех, на ком «стоило бы» и на ком «не стоило бы» показывать то-то и то-то? Ведь относительно Калиты В. В. Каргалов не сомневается в том, что он из тех, кого «стоит». Кстати, Л. В. Черепнин особо отме­ чал, что при всех различиях в действиях Калиты и Донского «вряд ли причины столь разного поведения можно видеть лишь в различии личных качеств и намере­ ний самих князей. Эти намерения были не столь различны»3.. Иными словами, не столько личностью, сколько обстоятельства­ ми определяется место в истории каждого из них. В таком случае, если следовать В. В. Каргалову, выходит, что оценка дол­ 1 Л. В.Черепнин. Образование Русского центра­ лизованного государства.'с. 662. 2 В. В. Каргалов. Московская Русь в советской художественной литературе. М., Высшая школа. 1971. с. 107. 3 Л. В. Черепнин. Образование Русского цент­ рализованного государства, с. 661—632 165