Сибирские огни, 1986, № 2

вать, что главная причина его духовных и материальных неудобств — простота. Ах, что со мною, что со мною? Мой быт — не ягода с куста. Нет, нет, да за моей спиною Шепнут: «Святая простота». Бывает, встретят и похвалят И за меня поднимут тост. Но тут же тоненько ужалят. Мол, не поймет — уж больно прост. Иду, спешу к заветным вехам. Слова чужие бьют, как нож: Когда ты станешь человеком И простоту в себе убьешь? Я не шумлю, я не лютую. А В думах трудное, свое — Не как убить ее. святую. А как бы сохранить ее. Так и видишь ссутулившегося человека в пустой комнате, где сидит он один за сто­ лом, подперев кулаками голову, тяжелую от невеселых дум. Хотя он и ушел целиком в свои переживания, однако не считает, что на его трагедии сошелся клином белый свет. Он подкупает своей непосредствен­ ностью. Такого с удовольствием «тоненько ужалят» — все равно не поймет. Лириче­ ский герой не ответит тем же — это не в его правилах: чтобы «тоненько ужалить», нуж­ но иметь душу, опутанную помыслами инт­ риг, себялюбивую. Почему же так отстаивает человек свою простоту? Здесь важно отметить, что его образ — по своему мышлению, мировоспри­ ятию, внутреннему складу и нравственной наполненности —смело можно отнести к народному типу. «Святая простота» в созна­ нии героя — это воплощение народных представлений о духовной красоте. Само понятие «простота» имеет широко раз­ ветвленные этические корни. Оно родствен­ но понятиям «прощать», «простить», то есть освободить душу от вины, проступка,, сделать ее простой. Недаром в старину при расставании всегда просили прощения за обиды, желая избавиться от тяжести вины, содеянного греха, чтобы душа вновь обрела чистоту, легкость, незапятнанность. Потому и называли раньше расставание более точным, отражающим нравственное содержание этого события, полузабытым ныне словом — простгёны. Как много в нем открытого, сердечного чувства! Простой человек •издревле — беззлобный, бескорыстный, лишенный всего, что застит, заслоняет простор духовного зрения (не случайно — слова «простор» и «простота» — родственные). В народном понимании спра­ ведливость и правда только там, где «все доверчиво и просто». Ибо в ней — просто­ те — в растворенном виде нравственное здо­ ровье. Конечно, если простоте, как и честно­ сти, не хватает доброты — «она всего лишь мертвая вода». В ней, в доброй простоте — корни жизне­ любия, жизнестойкости души, ее способно­ сти оказывать сопротивление натискам мо­ ральной скверны. Простоте никак не свой­ ственно чувство самосохранения, подозри­ тельности, наоборот, присуща какая-то без­ оглядная доверчивость. Вот почему ее «слова чужие бьют как нож» — без прома­ ха, хладнокровно. «Когда ты станешь чело­ веком?» — вопрошает незримый противник. Но вот вопрос — каким?.. Что же вызывает враждебность у желаю­ щих видеть «человеком» того, кто «уж больно прост» и «всему с улыбкой внима­ ет»? Наверное, она — правда, которая всег­ да на устах лирического героя, не владею­ щего искусством лжи и притворства. Ибо только ложь требует нарочитости, неестест­ венности, то есть непростоты в выражении эмоций. Лирического героя интересует в человеке не пигмейская, обывательская правда, а правда большая — рабочая (он трудолюбив, открыт, не лукав, всегда готов прийти на помощь). В любой простоте есть какая-то добрая снисходительность к чу­ жим недостаткам. Простота характера предохраняет от размывания свое, личное, сокровенное. Нас­ тоящей личности чуждо актерство в чело­ веческих взаимоотношениях. Ведь с каждой новой «ролью» обязательно деформируется нравственное ядро собственного «я». Вле­ зая в чужую оболочку и сбрасывая ее за­ тем, человек теряет с каждым разом части­ цу своего, неповторимого. Трудно восста­ навливаются клетки души, разъединенные ядом притворства, перевоплощения. Вот почему в думах лирического героя «труд­ ное, свое»: как не покривить душой... Как видим, простота —тоже одна из на­ дежных основ народного характера лириче­ ского героя-труженика. Таким образом, живую духовно-нравст­ венную цепь, как бы скрепляющую сознание человека труда, можно представить себе еще полнее: работа — хлеб — совесть — красота — долг — простота. Разумеется, ряд этот весьма неполон и условен, понятия эти можно легко менять местами, но зна­ чение и роль их не изменятся, они остаются наиболее существенными мировоззренче­ скими звеньями. Неплохо, конечно, если какой-нибудь «интеллектуал», поднаторев в освоении проблем современных философских учений, уверенно оперирует идеями Цицерона или Сенеки, непринужденно цитирует Рембо и Сартра. Но, когда на вопрос: что такое простота?— он глубокомысленно отвечает: «Простота — это глупость», — почему-то очень его жаль. И снова поневоле прихо­ дит мысль о необходимости надежной свя­ зи между накопленными знаниями и нацио­ нальными духовными ценностями. Ведь без нее — такой связи —любой -интеллект мастера, специалиста своего дела, легко может стать орудием зла: можно быть автором оригинальных открытий, проектов и не менее изобретательно при этом вре­ дить людям — и в этом не будет ни капли невежества. Можно взяться за очень ответ­ ственное дело и долгие годы создавать видимость успеха — благодаря прожектер­ ству, аффектации, актерству, —тем самым нанося делу непоправимый урон. Чем чище, открытей душа, тем неприступ­ нее она для темных сил эгоцентризма, космополитизма. VII Одна из слабых сторон современной поэ­ зии о труде — ощущение избранности сво­ его предмета, заданности, необходимости показать «героическое», «выдающееся». По­ тому и бывает в стихотворениях иной раз тесновато от бронзовых мускулов, стальных 159