Сибирские огни, 1986, № 2

— А что она? Баба, девчонка! Как и ты, таращит глаза и твердит одно: нет и нет! Из всех троих наиболее дальнозорким оказался Владимир Коноп­ лев. То, что он предчувствовал, чего не желал всем сердцем и в предви­ дении чего просил за Олюшку своего земляка-взводного, случилось, и случилось довольно скоро, где-то месяца через четыре. Штаб полка был атакован фашистскими самолетами, атакован зло, настырно, массированно, безнаказанно. Тогда они оба почему-то не по­ бежали в щели. Коноплев по старой привычке — охртиться за самоле­ тами, а он просто не успел. В последний момент видел, как Коноплев, что-то крича и ликуя, палил из винтовки по атакующим и выходящим из пике самолетам. А он не стрелял. Стоял и смотрел в затянутое смрад­ ным дымом и пылью небо, на котором не виделось ничего, кроме тускло­ кровавого пятачка солнца. Последнее, что запомнилось: отдаленный надрывный визг бомбы... Очнулся только в госпитале. Между тошнотворными приступами слабости, потливыми трясучками жара, иногда проступали какие-то се­ рые видения, бродили белые пятна. Однажды понял, что это к нему возвращается жизнь. Голосов он не слышал, вместо них залпами, а то тя­ гучей скорострелью грохотали пушки, визжали бомбы, и все по­ чему-то целили ему в голову. Когда пришел в себя, стал видеть и ос­ мысливать увиденное, оказалось, что лежит в госпитале в уральском го­ роде и лежит уже полных четыре месяца. Шел январь сорок пятого... 'Золотой квадрат с черным крестом сдвигался в сторону. Медлен­ но, но сдвигался. Огляделся, увидел, что так и продолжает сидеть на диване одетым. Лениво подумалось, что надо бы встать и раздеться. Потом, может, вскипятить чаю и как-то перекусить. Да и грелку надо поискать. Может, поможет. Но даже не поднялся... С год, примерно, назад в Марьяновке появился молодой улыбаю­ щийся мужчина с красивой кудрявой бородкой, который привез с со­ бой письмо от руководства научно-исследовательского института с просьбой оказать всяческое содействие в лечении инвалида Великой Отечественной войны Коноплева Владимира Архиповича. На письме имелась виза Михал Захарыча: «Тов. Дубок! Оказать всяческое со­ действие! В первую очередь помещением. М. Самохвалов». Это было подобно грому среди ясного неба. Хотя, если уж быть точным, они с самых пятидесятых, с самого первого дня появления Олюшки в Марьяновке, так и жили вчетвером: Олюшка с Николашей, он, Иван Дубок, и Владимир Коноплев, которо­ го, хотя и не было в Марьяновке, а находился он на излечении, но ко­ торый был отцом Николаши. Прожили так, пока Николаша не кончил школу и не уехал. Но все равно, жили втроем ли, вдвоем ли, тень Вла­ димира Коноплева все эти годы маячила где-то позади, постоянно напо­ минала о себе. Олюшка с Николашей приехали в Марьяновку в пору светлого и теплого бабьего лета. Худенький, болезненный, в чем только душа дер­ жалась, Николаша обычно проводил время во дворе, чаще просто си­ дел на травке и смотрел на солнышко и облака. Кззалось, он никак не может согреться после сырого Ленинграда, откуда привезла его мать Относился к Николаше с равнодушной внимательностью: есть он в до­ ме или нет, ему было как-то все равно. Пока однажды внимательнее не вгляделся в карие, коноплевские, глаза мальчика, не по-детски серьез­ ные. В душе что-то дрогнуло. Поднялся, сказал Олюшке: Сиднем сидит парень, и в этом ваше, Олюшка, женское воспи­ тание сказывается. — Я и сама вижу, а только что я могу сделать? — Вы его к отцу не водили? — Что вы, Дубок? Как можно? Я бы сразу ему судьбу искалечи­ ла! Он знает, что отец у него погиб на войне. 14