Сибирские огни, 1986, № 2

две прорвы кормить. Сенокос на носу... Отткуда, издали ему отчетливее видна его жизнь, до предела полная нелегкого, если не сказать — сурового, труда. Вилы в руки— на ферму ни свет, ни заря. На обед. если вырвешься, — чистишь сарай. Да прибавить мороз с сентября, октября... Честно скажем — не мед, прямо скажем — не рай... В этом откровении героя —то реальное ощущение действительности, которого ох как не хватает иным авторам, пишущим вирши о современном крестьянине. Вообще тема «сельскохозяйственного труда» в современной поэзии разрабаты­ вается, мягко говоря, осторожно. Как будто в работе доярки, скотника, телятницы меньше поэзий, чем в труде сталевара или шахтера. Самоотверженное терпение кресть­ янина, его умение с достоинством выпол­ нять самую черную работу — разве не есть свидетельство подлинного трудового героизма? Герой А. Плитченко —один из этих тру­ жеников, который стойкостью духа, высокой внутренней культурой и всем своим образом жизни отрицает еще .не изжитое мнение о деревне тех просвещенных мещан, которые употребляют слова «ферма», «колхозник» лишь в ироническом смысле. Показывать красоту духа сельских тру­ жеников необходимо еще и потому, что са­ ми они чаще всего не считают свой труд достойным, почетным и не устают внушать своим детям: «Учись, а то будешь всю жизнь в земле копаться». Нет слов — выход здесь в механизации и автоматизации. Но ведь внедрение передо­ вой техники в сельскохозяйственном про­ изводстве —дело не сиюминутное, да и са­ му крестьянскую жизнь невозможно пред­ ставить себе без непосредственного обще­ ния с землей. Скотник Григорьев и сам понимает, что его работа — «не мед» и «не рай». Эта фра­ за —«на обед, если вырвешься» — говорит о многом. Но герой не ропщет на судьбу, а с достоинством выполняет свои крестьян­ ские обязанности. Эти качества характера сближают его с лирическим героем Леонида Решетникова: у обоих — обостренное чув­ ство своего долга. Современный крестьянин мог бы найти себе жизнь полегче — разворотливости, сметки ему не занимать, мог бы перебрать­ ся в районный, а то и в областной центр. Но слишком велика власть земли. Она дик­ тует ему, что там «на. стороне» не придет­ ся добывать хлеб своими руками, что у та­ кого хлеба совсем другой вкус. Конечно, по­ добные настроения нельзя не назвать патри­ архальными. Но не эта ли привязанность к земле не дает сельскому человеку стать Иваном, не помнящим родства, не позволяет забывать «Свою потомст­ венную думу»: поднять вовремя паш­ ню, посеять хлеб, убрать урожай? Такую личную кровную заинтересо­ ванность в успехе общего дела смело мож­ но назвать государственной. Осознавать свои основы —в этом залог духовно здо­ ровой жизни не только современной дерев­ ни, но и всего общества. Не-случайно жена Григорьева Екатерина так хорошо поняла, в чем главное различие между ею и поэтом Хомутовым: Говоришь шибко, хорошо пишешь, а стоишь зыбко — без корней, слышишь. Читая стихи Хомутова, Екатерина, будучи прирожденной труженицей, не может не по­ чувствовать главной причины творческих неудач поэта — отсутствия своей «зацепки за жизнь»: Не летишь— руками машешь, радуешься, глупенький. Вот и пишешь, словно пашешь по воде голубенькой. Зыбкость внутреннего мира своего НОВОГО знакомого чувствует и сам Григорьев. Он едва ли не превосходит поэта в главном — в крепости нравственного сознания. Это подтвердила сама Жизнь. Когда жена ушла от него к Хомутову, Григорьев не только не ожесточился, не разлюбил жену и не возне­ навидел своего знакомого, но сохранил трезвость рассудка и в своем теперешнем отношении к жене по-прежнему остается хозяином, желающим, чтобы на новом мес­ те у Екатерины во всем были прочность, основательность. И ребенка теперь заведи ты. Катюша, хотя бы. Ненадежны бездетные семьи. слабы,— обращается он к жене. В этом пожелании чувствуется характер, который в любых испытаниях поднимается на новые нравственные высоты. Стремление к порядку, миру во всем у ли­ рического героя сильнее личных обид. Это­ му учит человека работа на земле. Без этого лада существование крестьянина не имело бы смысла, жизнь его превратилась бы в абсурд. Герой не терзает себя муками ревности, не растравляет чувством мести — земля приучила его не нянчиться с соб­ ственным «я», какие бы страсти ни кипели в душе. Ничто не может поколебать его мироотношения, заставить разувериться в том, что на свете добро всегда порождает добро. Однако Григорьеву отнюдь не свой­ ственна «железная воля», он по-челове- ческн слаб и беззащитен: Я тебя не виню. Хоть на сердце паскудно н больно. Ведь любил я тебя на всем свете — одну.— \ пишет он жене. Героя гнетет сознанце, что у него теперь жизнь не «как у всех», что его судьба как бы выпадает из общей судьбы односельчан: теперешнее существование Григорьева нель­ зя назвать ладным, нормальным — без же­ ны он как будто без какой-то очень необхо­ димой опоры. В его подсознании гнездится мысль, что его «скособоченная» жизнь вно­ сит дисгармонию в жизнь деревни. Потому и решает перебраться в райцентр — пока пройдет у жены «мимолетная блажь». 153