Сибирские огни, 1986, № 2

дей, делает их сильнее. Вырвать же чело­ века из целого, органичного общего ряда — не всегда естественное дело в понимании труженика. Эта непоказная скромность — драгоценное свойство народной души — досталась нам в наследство от наших предков: многие из создателей удивитель­ ных храмов и монастырей, бесценных ру­ кописей и неподражаемых образцов жи­ вописи не оставили нам своих имен, будучи людьми простыми, лишенными честолюбия. Русская литература всегда обостренно ре­ агировала на любое проявление индивиду­ ализма. В одной из своих работ критик Феликс Кузнецов говорил: «Вдумаемся в такой факт: Гаршин, помнится, протестовал против повального увлечения российских детей «Робинзоном Крузо», поскольку счи­ тал, что эта книга прививает детским душам индивидуализм. Вот она — мера эти­ ческой требовательности к книгам массово­ го чтения, предъявляемая демократической интеллигенцией минувших времен!» Непоказная скромность — традиционная черта характера человека труда в русской, а затем и в советской поэзии. Есть у А. Твардовского стихотворение о колхознице, спасшей полковое знамя во время оккупации, за что ее и награждают орденом. Смутилась до крайности баба. Увидев такие дела: — Мне телочку дали хотя бы. И то б я довольна была... Ей очень неловко от сознания того, что у всех на устах в деревне будет ее имя. По­ тому и осмелилась она попросить телоч­ ку — пусть награда будет незаметной, при­ вычной, если уж никак без нее нельзя... Та же драгоценная черта характера и у геро­ ини стихотворения Александра Яшина «Гость». Не знает «оробевшая мать», чем же угощать сына, приехавшего из столицы: Метнуться б к сынку, прослезиться С открытой, как раньше, душой. А вот не посметь. Не решиться: Начальник, поди-ко. большой! Здесь —тоже неосознанное неприятие звания, высокого имени. Потому даже род­ ной сын на мгновенье показался незнако­ мым— трудно матери понять, чем же он значительнее других? Она, строгая труже­ ница, своего сына никогда ничем не выде­ ляла среди других, хотя, может, и было за что. В народе всегда живет ощущение непри­ ятия своего величия — в какой бы форме оно ни выражалось, хотя именно простым людям в наибольшей степени свойственно и благородство, и непоказное великодушие. Эти черты характера и выявлены в образе лирического героя А. Прасолова. Поэт, верный традициям русской граж­ данской лирики, сумел увидеть неброскую красоту человека, ничем особенным не от­ меченного, который «не вышел ни званьем, ни ростом». Человек труда в его поэзии наделен таким чувством общности, нераз­ рывности с «коллективной» рабочей судь­ бой, что и на окружающий мир он смотрит, как на одно общее, дело. Сосед мой спит. Наморщенные грозно. Застыли как бы в шаге сапоги. И рукавицы электрод морозный Еще сжимают волею руки. Еще доспехи, сброшенные с тела. Порыв движенья жесткого хранят. Сосед мой спит. Весь мир — большое дело. Которым жив он. болен и богат. Грохочет дом, где хлеб и сон мы делим. И молодая вьюга у дверей По черному вычерчивает белым Изгибы человеческих путей. в Они бессмертны — дай им только слиться. Они сотрутся—лишь разъедини. И дни простые обретают лица. И чистый свет кладут на лица дни. Все на земле имеет память. Осенний лист, попавший под копыто лошади, долго хранит на себе рваную рану — пока не истлеет. Поле, обезображенное окопами, не один десяток лет помнит войну. Но прочнее всего память на добрые дела: здания, построен­ ные умелыми мастерами, столетиями сохра­ няют в своих стройных линиях тепло чело­ веческих рук. Потому так дороги поэту предметы и вещи, помнящие саму работу — ее характер, темперамент. Сапоги, «намор­ щенные грозно» — от яростных вспышек горящего металла,— такими и остались. Ру­ кавицы хранят следы электродов — их асбестовая оболочка действительно на­ поминает слой застывшего льда. Отсюда — «электрод морозный». Грубая одежда свар­ щика, похожая на доспехи, помнит его неуклюжие движения — в такой «робе» не­ ловко двигаться, зато она надежно предо­ храняет от брызг металла. И конечно, если даже одежда, сброшенная с уоталого тела, по инерции продолжает «работать», т о й спящий человек насквозь пронизан духом своей работы, 'продолжает жить своим делом. Ему трудно представить свою жизнь иной. «Хлеб и сон мы делим» — в этих сло­ вах— неписаный закон жизни труженика, который, не ставя свой труд в заслугу, считает, что и другие трудятся также доб­ росовестно. Отсюда — чувство единства с людьми, с миром. Оно заставляет пород­ ниться с ними «не по крови, а по душе». И, если где-то в холодных туманах Охот­ ского моря у рыбаков и не идут дела, если металлурги Кузнецка не выполнили план, если шахтеры Донбасса не додали угля, то ему кажется, что и его хлеб и сон уже не такие, как прежде. Труд не дает человеку замыкаться в са­ мом себе, предохраняет его внутренний мир от чувства отчуждения, космополитизма. Истинный труженик осознает, что его жиз­ ненный путь — не обособленный, а на виду у всех, сливается с путями других людей. «Они бессмертны — дай им только слиться, они сотрутся лишь разъедини...» Бессмертие... Оно подчас бывает негром­ ким, неприметным. Таким, как труд безвест­ ных тружеников. Ведь каждое отдельное индивидуальное дело, профессия — неболь­ шое, но необходимое звено в огромной и •бесконечной цепи производственных ■дел общества. Вырвать, разъять какое-либо зве- , но невозможно. Каждое обусловливает прочность друг друга. Например, чем луч­ ше металлург сварит сталь, тем надежней будет служить токарю станок из этого ме­ талла, тем качественней будет изготовлен­ ная им деталь, нужная другому рабочему, скажем 'прессовщику, тем выше опять же качество детали, вышедшей из-под его прес­ са — и так, пока существует жизнь. Эта 147 6 *