Сибирские огни, 1986, № 2

зал —чтоб обид не было —как оно может быть: застропили, пошел вы­ бирать вверх —и боковые упоры оторвались от земли, зависли, и махина его, страшно качнувшись, стала на место. Выходит —листов пятьдесят надо сгружать вручную, по одному, жуткое дело, буквально выцарапывать стиснутые профилем листы, тем более —листы последние. Решили: пробовать разделить пачку надвое. Стас, как самый высокий, взяв монтировку, пытался втиснуть, вдавить ее между листами в торце пачки, чтобы потом расклинить, отжать рычагом. С превеликим трудом, но монтировку — острый конец — он-таки вдавил. А когда повернулся поторопить того, кто клин вгонять дол­ жен—листы своей тяжестью монтировку выдавили: словно вишневая косточка из пальцев выстрелила она —с той разницей, что косточка и шишки на лбу не оставит, а монтировка —не отвернись Стас случай­ но—не оставила бы и самого лба. Компания матюкнулась по разу, закурила, кто-то сказал, в рубаш­ ке родился, кто-то сказал, все под богом ходим, кто-то начал было тоже случай один вспоминать... Но Сашок быстренько прекратил этот рас­ слабляющий заупокой, пошутив, мол, кровельщику раскроить башку на земле —кейф особый... Работать надо, короче, причитать потом будем. Пачку они все-таки разделили. А Стас подумал тогда: «Как просто все —жизнь, смерть —просто, быстро —никчемно...» И эта невнятная, недодуманная мысль поразила! И дело не в том, что он струхнул, испу­ гался—испугаться-то он как раз и не успел —вот оно что. Он как бы со стороны видел эту картину, как бы сверху, с крыши, как бывало уже, когда смотрел и ждал, когда разгрузят и подавать начнут, нервничал... Теперь же он видел и себя на крыше, наблюдающего за ребятами, досадующего на медлительность их... Но вот и другая —еще более вы­ сокая появилась точка отсчета —он видел и ребят около крана, и себя на карнизе, и всю»•кровлю, завод, город, в котором дом, семья, друзья, годы жизни его... И —странно —будучи отстранен, он, одновременно, как бы изнутри все видел, понимал, с монтировкой в руках... Страха не было, может, поэтому явилась ему эта ясность, объемность, эта ненуж­ ная точность взгляда, от которого, как не стеснялись говаривать прежде леденела кровь в жилах. Ведь когда он стоял над черной дырой, махал пешней, когда травил себя, воображая, как летит, кувыркаясь, крича... как лежит — кособоко, мертво,— первая кровь рассыпается ртутно в пыли, все бегут, оста­ навливаются станки, и слышно, как по кровле бухают шаги... Ему было страшно, надо было преодолеть этот страх, бороться с ним —на большее сил не оставалось —унять бы в коленях дрожь. А в этот раз с монтировкой —словно бы новое пришло зрение. И кровля уже ни при чем. Какая разница —монтировка, болезнь, даже пресловутый кирпич с крыши... Ничего особенного. Умные люди навер­ няка не устают благодарить судьбу за каждый прожитый год, день, Вот что: все небессмысленно, если ты готов к смерти. Если ты смер­ ти достоин —каким бы бредом это ни звучало —то есть достойно живешь, без вранья. д Это пришло вздохом, облегчением. Чистым тугим толчком. — Невозможно прожить в системе, ставя себя вне ее, на ней паразити­ руя. Невозможно чувствовать себя человеком, живя не по-человечески временно, гостем в собственном доме, словно примериваясь к жизни настоящую откладывая на потом, на чистенькое бесплотное «потом»’ которого не бывает. ♦ ---