Сибирские огни, 1986, № 2

Олюшка наказывала бывать у Коноплева хотя бы через день, а он за полных полмесяца смог заехать только однажды. И разве перед нею оправдаешься, что было очень даже некогда? А о том, что не было ника­ кого особого желания, и думать не моги сказать ей! Перед тем, как шаг­ нуть на тропку к дому, оглянулся, прислушался. Из свинцовой темени, пестревшей множеством огоньков вечерней деревенской жизни, не до­ носилось ни голоса, ни какого другого звука. Только где-то бил и бил колокол, размеренно, гулко. Догадался, что не было никакого колокола, сняли колокола в Марьяновке полвека уже тому. Било и гудело в вис­ ках. С каким бы желанием отправился он сейчас домой, с каким наслаж­ дением растянулся на диване! Но нельзя, никак нельзя. Он председа­ тель и должен быть в курсе. Да ведь и не был для тебя,. Иван, этот Володька просто первым мужем твоей жены, а был земляком, с которым и под началом которого пришлось завершать тебе войну. И было еще то, что накрыло вас одной, можно сказать, бомбой. Быть тебе в этом до­ мике надо сейчас непременно, потому что случай исключительный, И деревенский, и частный, и лично тебя касающийся. Как же он сообщит Олюшке, а главное, как она это все воспримет? Выдержит ли? Это же ее первая любовь, это отец ее первого сына, Ни- колаши... Под жилье Владимиру Коноплеву и приехавшим р ним врачу и мед­ сестре был отведен двухкомнатный финский домик. В окнах домика го­ рел свет —там находились люди. Набрал в легкие воздуха, прижмурил­ ся, точно перед прыжком в воду, и пошел по малоторной тропке к крыльцу. Ожидал увидеть толпу любопытствующих соседей, особенно соседок, но никого не было. На кухне участковыйНгнатьич, еще моло­ дой, но уже растолстевший, за что и получил почтительную для своих лет кличку, что-то измерял, отдуваясь и пыхтя, от стенки к середине комна­ ты. С трудом разогнулся, достал большой платок, отер пот со лба и шеи, сообщил запаленно: — Начальство готовлюсь встречать. Хочу иметь свое мнение. — И какое же оно, твое мнение? — Попытка к самоубийству. Что же еще? — Попытка? Так он жив? — Живой. Врачи там с ним колдуют. Меня вот даже не пускают. Сергей Давыдович говорит, что мне вообще здесь делать нечего, что все он берет на себя... — Ну и шел бы себе домой! — Не могу, Иван Иванович! А вдруг с меня спросят, что и поче­ му? Что я отвечу? — По-моему, попытки не расследуются. И вообще, где медицина, милиции надо поменьше торчать! Не стал слушать бормотания участкового, прошел в комнату. Врач Гершуни, постоянно наблюдавший Коноплева, еще молодой, но уже лысый, с красивой кудрявой бородкой, обрадовался: — Ну, вот и хозяин колхоза к нам пожаловал! Сестра, приглашенная из Черноярской районной больницы, тоже очень молоденькая, но страшно важничавшая от того, что работала с сотрудником научного института, поднялась, уступила свой стул. — Присаживайтесь, Иван Иванович! — предложил Гершуни. На удивление, лицо его оставалось спокойным и даже улыбающимся. Спросил, стараясь казаться спокойным: — Что же панику затеваете? — Какую панику? — Да вот мне сообщили, что Коноплев повесился. — Это маленькая неточность формулировки, которую совершила моя помощница Валюта. Ну да ничего! Вы знаете, Иван Иванович, — одушевляясь заговорил Гершуни, — я вам вскоре после нашего приезда сюда говорил, что подобных эксцессов следует ожидать. Переход от де­ прессии и полного безволия при моментах просветления как раз и есть подтверждение моих экспериментальных данных, которые выпадают и 9