Сибирские огни, 1986, № 2
ник легко становился двоечником, хиппарь, на которого все уж рукой махнули, вдруг являлся остриженный, при галстуке, ретивый общест венник за дебош и аморалку —с треском выселялся из общежития, а вчерашний шалопай возглавлял курсовую опергруппу... И за всеми этими превращениями, не разрушая их пестроты, лег кости, каждому в некую трезвую минуту открывалось вдруг: вечно так продолжаться не может. Да слышали, знаем, в зубах навязло... Твер дилось об этом беспрестанно, все кому не лень только об этом и твер дили, вдалбливали: родители, преподаватели, умненькие подружки, да и сами они при случае повторяли то же самое —не веря, не сознавая, не желая ничего знать... Пока однажды не приходила безжалостная ясность: пора. Тогда уж слова эти каждый обращал самому себе. И, туго, тупо уверовав в них, молча, несуетно, твердо определял себе цель —’ конечную. Дальше все свершалось как бы автоматически, жизнь оказывалась сильнее многого, очень многого... Казалось — будь честен, трудолюбив, порядочен —цель найдет те бя. Сама. «Надо делать дело»,—вдохновенно говорилось друг другу. Мир представал округлым, гладким —совершенным —со смыслом внутри: делать дело! Но когда глагол «делать» превращался в действия, перечисленные должностной инструкцией, а существительное «дело» воплощалось в цифрах годового отчета —тогда хотелось одного: вернуться туда, в про куренную комнату общаги, к селедочной закуске, к истерзанному, без корпуса, магнитофону, к девочкам-мальчикам, вернуться и втолковать по-хорошему— кончайте, ребятэ, треп, нет и не предвидится хваленого вашего дела — есть видимость, иллюзия, дым, взрослые дяди и тети морочат друг другу головы, лучше, чем сейчас, здесь, уже не будет... А ведь Стас шел впереди, пусть с небольшим, но — преимуществом: и гиря его была тяжелее, и подружка красивее, и в застольях не плошал, и не только в кино, в театрах тоже бывал, и если песочили его — вплоть до отчисления, если хвалили — в аспирантуру сватая... Но вот какая петрушка: все победы его, поражения, если можно сказать так, спортивного толка. Спорт же — это идеальная модель жиз ни: модель, но не собственно жизнь — отличие в сути. Стас стучал в баскетбол. Был неплохим разыгрывающим, и если бы не мениск, если бы в городе тогда была приличная команда, если бы не ранняя женитьба, и главное — иное отношение — не флегма тическая влюбленность, а одержимость фанатика — все пошло бы по- другому: был шанс, был.'И Стас ведь отлично тогда все видел, понимал, но вместо решительного поступка, наслаждался самой возможностью поступка, выбора, прикидывал, мараковал: прозевав, проглядев главный старт. Наверное, поэтому сейчас он так безнадежно в хвосте. Такое было настроение перед встречей с Сашком. Но Сашок-то, Сашок, гусь лапчатый — куда его кинуло. По всему должен быть сейчас среди лидеров... Они были дружны, в команде сблизились,, хотя Стас выходил на площадку в стартовом составе, а Са шок на скамейке сиживал, в запасе. В институте компании у них были разные. Теперь-то ясно, где проходил водораздел, а тогда они, помнится, все удивлялись: а вы что к нам не приходите? И приходили: сегодня у них, завтра у нас, послезавтра всяк сам по себе— слияния не полу чалось. Компания, в которой обитал Сашок, смотрелась элитарно: жили они дома с папами-мамами, еще и по отдельной комнате имелось, по-друго му одевались, по-другому ели-пили, другие разговоры разговаривали... Стас тянулся к общежитским, там было как-то роднее, хотя и у не гр имелась жилплощадь, до которой пилить через весь город, с пере садками, к вечной нудате, бедламу: у матери стирка, у сестры уроки, собака не гулена, в кастрюлях шаром покати, да и неловко крышками громыхать — здоровый лоб, поросят на-лбу бей — копейки в дом не при- 103
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2