Сибирские огни, 1986, № 2

За квартиру и за Николашу уходит половина заработка. Остальное идет на Володю. Он так любит фрукты.. Разговаривала с профессором, ответил: «Голубушка, подумайте о себе. С Коноплевым пока безнадежно. Уникальнейший случай. Может, когда в будущем...» (Из дневника О. Н. Соловьевой. Запись за 13 марта 1948 года). Вот и конец долгой и неласковой жизни! А он даже не удосужился его навестить сегодня. И вчера, и поза­ вчера, и неделю назад. Не располагал временем... Но Олюшке же не скажешь об этом. Ах ты, господи, как же все некстати! Хотя — смерть когда бывает кстати? — Вы слушаете, Иван Иванович? Что же делать? — Слушаю. Сейчас пойду туда. А что делать, медики знают. И положил трубку. Пешком ты, Иван, решил отправиться исключительно потому, что­ бы побыть наедине с собой, попробовать разобраться. Ну, и успокоить­ ся. Это уже само собой. На дворе встретила серая тягучая темень, когда день короткий, зимний, уже успел угаснуть и тянется, тянется долгий-долгий вечер. Светлело небо над черной оскалиной заречного бора. Над багряными мазками вечернего заката, расплесканными по остатним облачкам, чуть приметно высветились худосочные звездочки. Оттепель, как видно, кончилась, на землю опускался настоящий куржистый мороз, первый настоящий в эту благодатную теплую зиму. В зыбкой свинцовой теме­ ни между отвалами с белыми закраинами угадывалась дорога, недавно расчишенная бульдозером. Остепенится зима, и бульдозерист Яшка Трофимов наконец-то вздохнет. До сей поры не случалось у него хотя бы малой передышки: от раннего утра и до поздней ночи чистил и чи­ стил улицы и дороги до бригад и в сторону райцентра, проклинал свою каторжную работу, которую в прежние зимы считал козырной. Хвас­ тался, что всегда сам над собой и над ним никто, и тем немало гордил­ ся, поскольку такая нужная и независимая работа, по его твердому мнению, возвышала его над другими трактористами... Главные специалисты довольно равнодушно восприняли сообще­ ние о случившемся с Владимиром Коноплевым, потому что имя его ни о чем им не говорило, даже для Игната Петровича — марьяновского ста­ рожила. Да и вряд ли кто в Марьяновке особенно огорчится и примет близко к сердцу, если Володя умрет. Ну, ушел из жизни какой-то бо­ быль-одиночка, которого звали кто чудиком, кто придурком, но никто не воспринимал всерьез. Знали, конечно, что таким привезли мужика в Марьяновку, что таким остался он после фронта. Ну и что? Война бы­ ла когда-то, и хотя жила еще в кино, книжках, рассказах ветеранов, молодыми близко к сердцу не подпускалась. Давно уже была война. Давно все это было, когда их еще на свете не было. Больше волновало другое: как бы новая война не полыхнула. ■Может, кто из старушек всплакнет, вспомнив мужа или брата свое­ го, с войны не вернувшегося... Архип Капитонович будет сражен: это же его единственный сынок, родная кровинка. Выдержит ли старик, .спра­ вится ли с бедой? ...И есть еще человек, который даже представить себе не может Володьку Коноплева мертвым... Человек этот — его, Ивана Дубка, жена, его Олюшка. Припомнилась ее наиглавнейшая просьба, когда увозили в боль­ ницу, когда навещал ее: бывать почаще у Володи, хотя бы через день, не докучать разговорами, пробовать подыгрывать... Слушал ее, бормотал что-то ответно, а сам едва справлялся, чтобы не завыть, не закричать от злости: сколько же можно? Сколь можно? Когда узел будет разрублен и кем? Когда только будет конец? 8