Сибирские огни, 1986, № 1

своеобразных «стоп-кадров» В, Распутин дает нам крупный план то одного, то другого жителя поселка, цепко подмечая наиболее характерные черты и детали. Но, может быть, самое важное заключалось в том, что пожар этот (а приобретает он в повести символическое значение очисти­ тельного пожара) становится началом конца «раздольного житья-бытья» в Соснов- ке, восстановления порушенной границы между добром и злом, что именно в его огне «набирается новое движение». «Откуда, из каких тылов и запасов при­ дет желанная подмога?» — спрашивает се­ бя Иван Петрович и не находит ответа. Однако, надо думать, пессимизм этот идет от усталости сильного и духовно богатого человека, отчаявшегося бороться в оди­ ночку. От этой же усталости замышляет Иван Петрович и свой уход из поселка. Та­ ким, уходящим из Сосновки, В. Распутин и изображает его в финале повести: «Из­ дали— далеко видел он себя: идет по весен­ ней земле маленький заблудившийся че­ ловек, отчаявшийся найти свой дом, и вот зайдет он сейчас за перелесок и скроется навсегда». Но не верится в это «навсегда». Не все­ ляет такой уверенности прежде всего сам Иван Петрович, его распахнувшаяся на страницах повести щедрая душа, его по­ ступки. Не верится, что может он оставить в беде землю, которую почитал и почитает как мать. И автор не пытается рассеять наше .недоверие. «Молчит, не то встречая, не то провожая его, земля»,— заканчивает­ ся повесть «Пожар» многозначительно­ неопределенной фразой. И, хочется на­ деяться, встречает. Встречает вновь обрет­ шего духовную силу и цельность (да и нельзя нам без этой надежды, ибо на них, Егоровых, держалась и держится русская земля). И не только его одного. Потому что только в нас самих можем мы найти резервы в борьбе против воинствующего мещанства и обывательщины, в нашем не­ равнодушии, нашей душевной боли. И это ко всем нам, кому небезразлично здоровье нашего общества, обращается В. Распу­ тин своей новой повестью. Алексей ГОРШЕНИН Марк Юдалевич. Пятый год. Повесть. Бар­ наул, Алтайское кн. изд-во, 1985. Читатели, достаточно хорошо знакомые с книгами Марка Юдалевича (для справки напомню: имя это стоит на обложках трех десятков поэтических и прозаических сбор­ ников), видимо, заметили, что в последнее время в творчестве этого многогранного, трудолюбивого художника слова все ощу­ тимее дает о себе знать определенное направление. Направление это я бы услов­ но назвал историко-художественным крае­ ведением. М. Юдалевич вот уже многие годы пристально, любовно изучает и иссле­ дует прошлое своего родного Барнаула. И, право, трудно здесь удержаться от расхо­ жего: «нашел золотую жилу»... Потому как именно произведения о дореволюционном Барнауле и принесли писателю наиболь­ шую популярность. Здесь можно вспомнить и его поэму и пьесу об Иване Ползунове, 170 и обширный очерк о столице Алтайского края, созданный к 250-летию основания города, и сравнительно недавно вышедшую повесть «Голубая дама», которая произве­ ла на Алтае настоящий фурор, ' вызвала интерес у читателей многих других сибир­ ских городов... Новая книга М. Юдалевича, по всем дан­ ным, вроде бы лорически продолжает те­ му — Барнаул и его прошлое. Правда, на сей раз следует сделать существенную ого­ ворку: страница истории, освещенная в «Пятом годе», куда значительнее, нежели те, что были запечатлены в предыдущих исторических вещах писателя. Можно даже выразиться категоричнее: если в «Ползу­ нове» и в «Голубой даме» прошлое служит по большей части фоном, своеобразной «сценической площадкой», на которой раз­ ворачивается действие, то повесть «Пятый год» уже самим своим названием недву­ смысленно заявляет о гораздо более серь­ езных намерениях автора — о стремлении вывести в качестве главного персонажа саму историю. Ибо повесть эта — о первой русской революции, о том, как вершилась она в заштатном сибирском городке, хоть и отдаленном тысячами верст от Петер­ бурга и Москвы, но тоже выбросившем красное знамя, тоже нанесшем свой удар по сытому, тупому.«рылу» царского само­ державия. Писатель — в чем сразу надо отдать ему должное — подошел к решению сложной творческой задачи с полной ответствен­ ностью и, главное, с тем (не побоюсь этого слова) благоговением, которое заслуживают сами события трагического Пятого года. Естественно, что дать в сравнительно не­ большой по объему повести масштабный охват этих событий М. Юдалевич не смог, да и не ставил себе такой задачи. «Пятый годз> — это, если можно так выразиться, штрихи к портрету первой русской рево­ люции, но штрихи точные, выписанные рукой уверенной и, что немаловажно, «обеспеченные» отличным знанием исто­ рического прошлого одного йз старейших сибирских городов. М. Юдалевичу удалось прежде всего с поразительной достоверностью «реставри­ ровать» дореволюционный Барнаул. Читая «Пятый год», в полном смысле слова пере­ носишься в этот кондовый купеческий го­ родишко, где именно вследствие его малости и малолюдности особенно рази­ тельны контрасты и мерзости «гнусной ра- сейской действительности». Роскошные рестораны с отдельными' кабинетами, где с пресловутым «сибирским размахом» гу­ ляют местные тузы и толстосумы; богатые особняки, где проживают «отцы города» и где все как в лучших домах Петербурга; выстроенные в европейском стиле улица и площадь, где стоит поражающий своим величием Колыванский столб, — и рядом со всем этим тесные грязные улицы и пере­ улки с непросыхающими лужами, убогие жилища простых рабочих, ночлежки, мало в чем уступающие притонам печально зна­ менитого Хитрова рынка. Сочно выписаны и обитатели, так сказать, типичные предста­ вители старого Барнаула. Здесь и владе­ лец лесозавода Курмачев, и купец-«мил- лионщик» Родион Силыч, и протоиерей Анемподист, и артист с темным прошлым