Сибирские огни, 1986, № 1

что держались еще недавно всем миром, что было общим неписаным законом, твердью земной, превратилось в пережи­ ток, в какую-то ненормальность...», «И не то плохо,— говорит автор по­ вести,— что после смертей, свадеб, разде­ лов и торгов одна деревня стала проникать в другую, жизнь невозможна без таких проникновений, а то пошло неладом, что взамен уехавших и унесенных принялись селиться люди легкие, не обзаводящиеся ни хозяйством, ни даже огородишком, знающие одну дорогу — в магазин: и чтоб поесть, и чтоб время от работы до работы скоротать. Сначала от работы до работы, а затем и работу прихватывая, заслоняя ее магазином, и чем дальше, тем больше, тем слаще и неудержимей. Работа этого, понятно, не любит — и нелады с ней, с ра­ ботой, и уж общины другого толка, кото­ рых раньше не было в помине. Водились, конечно, пьянчуги, где они на святой Руси не водились, но чтоб сбиваться вкруг, разрастаться в нем в открытую, ничего не боящуюся и не стыдящуюся силу с ата­ маном и советом, правящим власть,— такого нет, не бывало». Тут же В. Распутин приводит порази­ тельный, но и страшный, если вдуматься, факт. Однажды директор сосновской шко­ лы взялся .подсчитать, сколько народу погибло за войну в ' деревнях, слившихся в новый поселок, и сколько— уже в Соснов- ке только за последние четыре года от пьяной стрельбы, поножовщины, утонув­ ших и замерзших, от несчастного случая в лесосеках. «И разница,— пришел он к выводу,— вышла небольшая». Констатацией «страшного факта» пи­ сатель не ограничивается, хотя он и гово­ рит сам за себя и комментариев, как будто бы не требует. Но художнику'важнее дать идейно-нравственную оценку. Ведь смерть смерти рознь. Тем более что, как справед­ ливо считает В. Распутин, «смерть — учи­ тель властный». И если «погибший на фронте взывал к справедливости и добру, оставляя их вместе с душой и воспомина­ ниями, живущими среди родных, и оставлял для движения и исполнения», то «потра- , тившийся же вот так, ни за понюх табаку; по дурости или слепому отчаянию,— дурость, распущенность и отчаяние после себя и оставляет». Немало в повести «Пожар» и других красноречивых штрихов и деталей, под­ черкивающих ту, поистине удивительную, метаморфозу, которая вСе основательнее перерождала (и далеко, как видим, не в лучшую сторону) жителей Сосновки. Но сами по себе детали эти есть красноречи­ вая иллюстрация, так сказать, факто­ графическое подтверждение распутинского тезиса-вопроса «чем живем...». Да, конеч­ но, из них, из этих фактов разгильдяйства, безалаберности, безответственности в де­ ле, наплевательского отношения как к ра­ боте своей, так к земле и природе, пьянства, моральной и.нравственной распу­ щенности, составляется автором четкая, публицистически конкретная социальная картина. Но она так бы и осталась толь­ ко иллюстрацией, поверхностной и не­ одушевленной, а значит, и не художествен­ ной, не задумайся писатель о причинно- следственных связях возникновения, 168 гипертрофированного разрастания и взаи­ модействия означенных автором явлений, не попытайся он осмыслить их не только социологически, но и философски, не на­ полни своими собственными болью, гневом, сомнениями души персонажей. И все это вместе делает картину «охромения» жизни сибирского поселка еще более впечатляю­ щей и пронзительной. Так с чего же все-таки «произошел сво­ рот на нынешнее раздольное житье- бытье»? Прежде всего,— убежден автор повести,—с изменившегося взгляда на ра­ боту, дело свое, которое у многих рабочих сосновского леспромхоза постепенно пере­ стало быть неотторжимо-кровным, а стало всего лишь средством к существованию, нудной обязанностью, едва ли даже для некоторых не повинностью. Отсюда и со­ ответственное к работе отношение. Однако не На пустом же месте и этот взгляд, и это отношение к делу родились. В. Распутин полагает (и не без оснований: богатый публицистический материал на­ шей прессы последнего времени, рассказы­ вающий о нередких сбоях, срывах, нарушениях хозяйственного, в- том числе и лесохозяйственного механизма — весомое тому подтверждение), что зачастую без­ различное и безответственное отношение к работе провоцируется самой работой, точнее — таким ее характером, который задается соответственным, основываю­ щимся на близорукой сиюминутности, стилем руководства. «Конечно, новая работа сказалась: ва­ лить лес, только валить и валить, не забо­ тясь, останется, вырастет тут что-нибудь после них или нет. Это теперь заставляют на вырубках делать посадки, да и то... За невыполненный план по посадкам — пожу­ рят, за план по вырубке — семь шкур сдерут». План стал идоЛбм, фетишем. Его вели­ чество План при такой постановке деловой и общественной жизни начал вытеснять все и вся, списывать на себя все грехи и прегрешения. План любой ценой —вот тот рычаг, с помощью которого переориенти­ руется сознание и психология людей, чьи усилия постоянно направлены на его сле­ пое, безоглядное выполнение. Человек перестает видеть перспективу, последствия того, что он бездумно делает сегодня. Все реже такой человек обращается и к прошлому своему, к истокдм и корням, отрываясь и откатываясь от них все даль­ ше и дальше. Вот и получается: труд создает человека, но он и воспитывает его согласно своему содержанию и характеру, плодя в данном случае людей легких, без­ заботных и бездушных, которым все трын- трава и которым, как говорится, где бы ни работать, лишь бы не работать. Таких, например, как архаровцы (так прозвали в Сосновке компанию «бичей») с их гла­ варем Сашкой Девятовым. Или как другой, «особый сорт людей, не совсем бросовых, не потерянных окончательно, которые в своих перемещениях не за деньгами гоня­ ются, ...а гонимы словно бы сектантским отвержением и безразличием ко всякому делу». Или разного пошиба шабашников, сезонников, наехавших «кто за лишним рублем, кто за лишним днем...»