Сибирские огни, 1986, № 1

— Но это же будет недемократично! — Это как раз и будет самая настоящая демократия, потому что демократия состоит не в анархии и расхлябанности, а в подлинном ува­ жении к личности. А у вас получается одностороннее уважение: вы всем разрешаете торчать в вашем кабинете и тем подчеркиваете свою демо­ кратичность. А они вас ни во что не ставят. Ходят сюда точно на спек­ такли! Он попробовал открутиться, обещал подумать, но женщина-очка­ рик возразила, что нечего думать, что надо действовать, и изложила ему свой план... И в его кабинет пришла невиданная ранее, неведомая ему тишина. Он спокойно изучал сводки, писал резолюции, распоряжения, разгова­ ривал по телефону и делал множество других дел, которыми прежде приходилось заниматься междупрочно и кое-как. Первые дни тишины ловил себя на том, что прислушивается к звукам из приемной. А там в первые дни точно бы морские волны на берег накатывались: вдруг воз­ никал шум, усиливался, даже крики отдельные доносились, но потом все стихало. Иногда являлось чувство тревоги, как бы Серафима не пе­ регнула палку и к нему не попадет нужный ему человек. Но как-то так выходило, что нужные ему люди появлялись в кабинете именно тогда, когда нужно. Серафима оказалась железной женщиной и работоспособной, как маленькая монгольская лошадка, которых он застал в своем колхозе после возвращения с фронта и которые вывезли на себе в войну все тяг­ ловые невзгоды, а потом как-то незаметно и перевелись. Кажется, с той именно поры и приклеилась к ней пущенная кем-то кличка — Же­ лезная Серафима. Она взяла за правило приходить в контору раньше всех, проверяла чистоту уборки, вела делопроизводство, ведала колхоз­ ным архивом, исполняла многие другие обязанности, а в последние два года и диспетчерские. Кроме всего, считалось само собой разумеющим­ ся, что именно она писала протоколы заседаний партийного бюро и правления, ведала кадрами и делала много других дел, которые ей никто не поручал и за которые она не получала никакой оплаты или доплаты. Была она женщиной странной, не имела подруг, не любила суда­ чить, сплетничать, никогда ни словом не обмолвилась о своей прежней жизни. Даже ему, председателю, который знал каждого колхозника, ка­ жется, вдоль и поперек, мало что было известно о прежней жизни Же­ лезной Серафимы. Через год,'примерно, после ее появления в их колхо­ зе, директор совхоза «Центральный» сказал как-то при встрече: — Серафима у тебя? Зануда! Представляешь, взяла за правило являться ко мне и обучать меня нравственности. А когда поставил ее на свое место, положила заявление на стол. Наплачешься ты с ней! Директора этого через год, примерно, сняли и отдали под суд. Он пробовал разговорить Серафиму, но она при любом его вопросе настораживалась рыжими рысьими глазами и переводила разговор на другое. Только однажды, когда они после планерки остались одни, ему удалось ее кое-как разговорить- — Давно хотел спросить вас, голубушка, да все случая как-то не представлялось. Да и откровенно сказать, побаивался. — Спрашивайте, ваше право. — Ну уж и право! Отчего вы, когда я отказал вам в механизатор­ ской работе, не уехали обратно в свой Ленинград? Ведь многие целин­ ники вернулись на родину, и никто их за это не осудил. Железная Серафима сняла очки, принялась их протирать платоч­ ком, и увиделось тогда, что глаза ее никакие не рысьи, обыкновенные серые, усталые и даже беспомощные. Заговорила негромко: — Вы тогда прихлопнули ладошкой по столу и сказали свое знаме­ нитое: «Отпадает!» И вам тогда казалось, что, отказывая мне в работе механизатором, вы делаете благое дело для меня. Не так? — -Примерно так. — А для меня это был день краха всех надежд, всего, чем я жила в 15