Сибирские огни, 1986, № 1

и лгібить» (всюду курсив мой. — В. К.) Суровый гражданский, нравственный, - ратный опыт отцов оказал огромное влия­ ние на духовное становление поколения иду­ щих вослед. Об этом поэт говорит в своих стихах не единожды. Стихотворение «Корвет» посвящено «ба­ те моему Антону Даниловичу». Здесь об­ раз живого, сильного, но — увы! — по­ старевшего человека удивительно тонко, органично и — вместе с тем — совершенно явственно, художественно' зримо как бы «вытекает» из романтического образа «от­ воевавшего» уже корабля («корвет уста­ лый, в золото лагуны навеки опустивший якоря»). Такое олицетворение — не толь­ ко впечатляющий поэтический прием; оно помогает автору чисто лирическими изобра­ зительными средствами выразить важную социальную мысль о неразрывной связи и преемственности поколений: Д р у ги е ко р аб л и и дут по свету, р од н ы е о став л яя берега. И н е к л и ц у мне. стар о м у корвету, на м олодость гл яд е ть, к а к на в р ага. И м д а л ь ш е плы ть. наученн ы м и рьяны м . к неведом ы м ж ел ан н ы м чу д есам ... К ак я бы л верен п ар у сам б агр ян ы м — они верны б агр ян ы м п арусам ! Именно говоря о таких стихах, автор вступительной статьи-к книге «Слова, зо­ вущие к добру...» А. Никульков точно за­ метил, что А. Кухно обладал «прекрасной и, прямо скажем, не часто дающейся' поэ­ там способностью облекать в лирику темы публицистические, воспринимать их как нечто задушевное, личностное». Здесь следует сразу же отметить, что теме связи и преемственности поколений А. Кухно был верен всегда, всю жизнь. Еще первую книгу его открывало стихо­ творение «Живое пламя» (при переиздани­ ях — «Пламя для живых») — о ста четы­ рех политических заключенных, зверски замученных колчаковцами перед отступле­ нием из Новониколаевска в декабре 1919 года. Исполненные в лирико-публицисти­ ческом ключе, поэтические строки прозву­ чали как проникновенный и мужественный реквием по борцам, павшим за победу Со­ ветской власти в Сибири: И х бы ло сто ч еты р е х р аб р ец а, что не уш ли из в р аж ьего ко л ьц а... А через д ен ь к р асн о ар м ей ски й в ал кольц о б ел о гв ар д е й ск о е сл о м ал . ...З а с ты л в м о л чан ье кр асн ы й эскад р о н — поб ед а н ач и н а л а сь с похорон. — П р о сти те 'н ас. о став ш и х ся в ж ивы х, за то. что мы н ем н ого о п о зд ал й . что не в о тк р ы ты х сх в атк ах ш ты ковы х мы цену ваш ей стойкости у зн ал и , п рости те нас. о став ш и х ся в ж ивы х. Заключительные строфы» стихотворения пронзает мотив бессмертия революционных деяний и утверждения боевых революцион­ ных традиций в последующих поколениях советских людей. Памятник героям («могу­ чая рабочая рука» с факелом, взметнув­ шаяся из-под разверзшейся земли) слу­ жит местом священного паломничества потомков: ...К о гд а сю д а в вечернем п о л у м р ак е я п ри хож у, чтобы у ви д еть их, 1 6 0 го р и т в р у к е у н их гр ан и тн ы й ф а к е л — ж и в о е п л а м я м ер твы х — д л я ж ивы х! Совершенно очевидно, что и докумен­ тальную повесть о парижском коммунаре Адриене Лцжене, который провел остаток своей жизни в Новосибирске и был похо­ ронен рядом с братской могилой ста четы­ рех героев гражданской войны, должна была оплодотворить мысль о преемствен­ ности революционных традиций — в их, на сей раз, интернационалистском вопло­ щении. Статьи и очерки, опубликованные А; Кухно в новосибирской и московской периб- дике в конце 60-х — начале 70-х годов, а так­ же переписка его с зарубежными коммуни­ стами и людьми, лично знавшими француз­ ского революционера, свидетельствуют о том, с какой гражданской и писательской страстью взялся он за воссоздание «правди­ вого образа последнего из ветеранов Па­ рижской Коммуны», за «страшно трудоем­ кую работу, особенно для поэта-лирика», не имея, как сам признавался, «опыта в этом жанре» (А. Кухно. «Слова, зовущие к доб­ ру...», стр. 243, 268). «Имя героя, — писал он одному из сво­ их адресатов, — последнего коммунара с последней баррикады 1871 г., остается за­ гадкой для ученых вот уже в течение ста лет. Известно только, что за храбрость «судьба даровала ему жизнь». И очень долгую жизнь, если допустить, что этим героем был Адриен Лежен, который про­ жил 94 с половиной года. Конечно, это рабочая гипотеза, поэтический домысел. Но как знать?.. Я беседовал в Москве с крупными специалистами по Парижской Коммуне: они не исключают возможности появления документов, подтверждающих версию о том, что последним коммунаром с последней баррикады был именно Ле­ жен. Вот почему так важно знать все, что только можно узнйть о жизни Леже’на в нашей стране. Я намеревался написать . поэму о нем, к 50-летию Октября. Теперь вижу, что не успеть. Дай-то бог, как говорится, собрать материалы и написать книгу к 1970 г.» (Там же, стр. 244). К великому сожалению, длительная и с годами усиливающаяся болезнь («Видимо, сказались десятй лет работы по ночам над чужими рукописями и корректурами»), а затем и внезапная смерть помешали А. Кухно реализовать столь примечатель­ ные творческие замыслы. Однако и то, что осталось (фрагменты повести, переписка), что опубликовано в разделе «Жизнь под Красным знаменем» упоминавшейся мемо­ риальной книги, представляет несомненный познавательный и историко-литературный интерес и позволяет судить об активности гражданской позиции писателя, об его ни­ когда не прекращавшихся идейно-стиле­ вых и жанровых исканиях... Чтобы полнее уяснить истоки поэтиче­ ского миропонимания и жизневосприятия А. Кухно, обратимся -еще к одному, прон­ зительно-горестному, драматическому сти­ хотворению о военном детстве. Его лириче­ ский герой разносит по городу телеграм­ мы — чаще всего, как это было в те тяж­ кие годы, совершенно безотрадные («Я ведь иду, не зная, что принесу беду»), И