Сибирские огни, 1986, № 1
в. целом, высокая положительная оценка деятельности Сергия, хотя в то же время показана и такая ее сторона, как неустан ная забота о росте монастырского земле владения. Однако у Д. Балашова объектив ный взгляд на фигуру Сергия подменяется безудержной апологетикой: «И он намерен, волен и вправе совершить свой подвиг и труд — спасти и сотворить Родину». Как считает автор, именно «от него, Варфоло мея (мирское имя Сергия. — В. Е., С. К.), будет зависеть уже не токмо участь Моск вы, но и всей Великой Руси, всего обшир ного Залесья и иных земель...». Позволим себе привести еще одну цитату: «Ненавист ная рознь, раздоры и смятения мирской жизни преодолевались иноческим общежи тием. насажденным Преподобным Сергием по всей Руси». Те же мысли и тот же стиль. Только взята она не из романа Д. Бала шова, а из «Настольной книги священно служителя» (М., издание Московской Пат риархии, 1979, т. 3, с. 524). Комментарии, как говорится, излишни. Что же касается «иноческого общежития», то, как свидетельствуют исторические доку менты, обстановка складывалась отнюдь не такой мирной и благостной. В этом легко можно убедиться, хотя бы бегло пролистав переизданную недавно Политиздатом «Ис торию русской церкви» Н. М. Никольского (1983). Не раз и не два окрестные крестья не жгли и раскатывал'и по бревну кельи «пустынножителей», а самих «праведников» выбивали вон дрекольем. И было за что! Именно в XIV веке возникла на Руси ересь стригольников, обвинявших патриарха, мит рополита и епископов в том, что они «духо- продавчествуют» и мздоимствуют, поносив ших «учителей-пьяниц, которые ядят и пьют с пьяницами и взимают с них злато, серебро и порты от живых и мертвых». Калите са мому довелось участвовать в церковном со боре в Переяславле, где осуждению были подвергнуты еретики, «иже ангельский мо нашеский чин ругаху», называя его «учени ем бесовским». В одном из сочинений нача ла XIV века утверждается, что «принять ангельский образ» (то есть стать монахом) значит «солгать» богу. Там же о монашест ве сказано: «Мнози бо, отшедше мира сего во иноческая, и паки возвращаются на мир ское житие... и на мирское гонение; оби дят (обходят) села и домы славных мира сего, яко пси ласкосердии. Иде же браци (свадьбы) и пирове, ту черньцы и черницы и беззаконие». Однако Д. Балашов предпочитает не за мечать эти многочисленные свидетельства. По его мнению, «духовно-идеологические» мотивы лежали в основе взаимоотношений государств и народов: Рисуя картину тата ро-монгольского опустошения, автор смот рит на события с точки зрения исключи тельно церковно-исторической: «...прокати лась гибель на православное христианство... Пали древние церкви, основанные еще пер выми пустынножителями и пророками... вырезаны несториане персидские... умали лось христианство в Турфане и Индии». И далее, в том же романе «Бремя власти»: «...в самой Византии и сопредельных стра нах створилось гибельное разномыслие. Бес конечные церковные споры сотрясают гиб нущую Византию»,— и вот он, конец мира! — «...сами кесари великого города склонили 156 слух к принятию унии с Римом». Столкнове- ние общественных укладов и культур, исторические судьбы народов выливаются под пером Д. Балашова в противостояние враждебных друг другу религий. Он со вершенно определенно высказывается по поводу «духовного этого противостояния». Рассматривая взаимоотношения Руси с Ор дой, он считает, что /Последователи тради ционных монгольских верований или, тем более, несториане, сидевшие на троне в Сарае, поддерживали на Руси сильную центральную власть. При них сохранялась возможность обращения кочевников в пра вославие и установления союзнических от ношений для борьбы как с католическим Западом, так и мусульманским Востоком. И только окончательное принятие ислама при Узбеке способствовало резкому изме нению политики, которая все больше стала строиться по принципу «кто — кого» («Ска жем так: с того часа, как в Орде победил ислам, неизбежным стало Куликово поле»). Концепция эта представляется, по меньшей мере, спорной. Она находится в одном рус ле с теориями Л. Н. Гумилева, которые столь страстно разоблачал в своей «Памя ти» В. Чивилихин. Попытаемся и мы с по мощью фактов, по тем или иным причинам не учтенным Д. Балашовым, показать, что указанные выше взаимоотношения зави сели не от религиозных симпатий монголь ских ханов, а от конкретной социально- экономической и политической обстановки. Так, Бату, оставаясь шаманистом, в то же время, по свидетельству ал-Джузджани, «был человек весьма справедливый и друг мусульман; под покровительством его му сульмане проводили жизнь привольно. В ла гере и у племени его были устроены мече ти с общиной молящихся, имамом и муэд зином. В продолжение его царствования и в течение его жизни странам ислама не приключалось ни одной беды ни по его (собственной) воле, ни от подчиненных его, ни от войск его». Вместе с тем Бату дей ствительно ориентировался на союз с Алек сандром Невским. Однако нельзя согласить ся с тем аргументом, что последнему «предоставляется войско (Неврюева рать) для того, чтобы забрать всю власть в одни (свои) руки и тем усилить боеспособность Руси». Власть уже находилась в руках впол не боеспособного владимирского князя Андрея Ярославича. Другое дело, что про водимая им антиордынская политика не устраивала захватчиков. Этим и вызвана была «Неврюева рать», которая, по свиде тельству летописца, «...людии бещисла пове- доша да конь и скот, и много зла створ- ше...» Что касается мусульманина Берке-хана, то именно в его правление (в 1261 году) в Сарай была переведена из Переяславля- Южного епископия. Более того, в 1262 году во многих русских городах (в Ростове, Суздале, Ярославле, Устюге, возможно, Владимире) были перебиты откупіц^ки- «бесермены» — единоверцы великого хана. «В лето 6770 бысть вече Бесермены по всем градом Русским, и побита Татар вез де, не терпяще насилия от них». Казалось, жестокая кара была неизбежна. Однако никакой «рати» не последовало, поскольку откупщики 'прибыли не из Сарая, а из став ки великого хана монгольской империи.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2