Сибирские огни, 1986, № 1

* ло не идет. Остальное — туманно, неоп­ ределенно и безлико, лишено не только ис­ торической, но и национальной окраски (если, конечно, не брать в расчет патетиче­ ские восклицания о судьбах Руси). Описываемые А. Сербой события при всей принадлежности, казалось бы, русской истории могут быть весьма легко отнесены к странам и народам разных эпох. В самом деле, замените Киев, скажем, на Рим, Днепр — на Тибр, хазар — на гуннов, ва­ рягов — на готов, переименуйте сотника Ярослава в центуриона Публия, а тысяц­ кого Микулу в префекта Корнелия, дайте им в руки не чары с медовухой, а кубки с фалернским, поменяйте кафтан на тогу, ло- дию — на галеру, услужливого гридня •— на расторопного вольноотпущенника, по­ ставьте вместо Перуна Юпитера Капито- лийского, добавьте несколько расхожих реалий (Форум, Колизей, гладиаторы, тер­ мы),— сделайте все это, и без особого тру. да вы получите «историческую» повесть времен упадка Рима. Напечатайте её года два-три спустя в том же «Искателе», и снисходительная критика, если только она обратит на нее свое внимание, отметив в конце рецензии некоторую неоригиналь­ ность сюжета, найдет в ней и свои до­ стоинства: «автор знакомит нас со сложной политической ситуацией того времени»; «обращают на себя внимание характерные для той противоречивой эпохи фигуры цен­ туриона Публия и префекта Корнелия...». Не может быть, чтобы в исторической повести да совсем уж ничего от истории не было,— усомнится читатель, привыкший доверять едва ли не всякому печатному слову. Отчего жё! Документально засви­ детельствованные события составляют в произведении А. Сербы ничтожную часть, остальное — вымысел. Но — возразят нам — тем художественная литература и отличается от историографии, что до­ мысливает неизвестное. К тому же тверди установленных фактов политической исто­ рии именно того отрезка времени у нас очень мало, да и сам он невелик — всего какой-нибудь год или того меньше. Никто не оспаривает права художника' на вымысел, хотелось бы только, чтобы он был насыщен смыслом. Что же хотел про­ демонстрировать читателю А. Серба? Что' внешние и внутренние враги плели против Киева интриги? Действительно, немало было в истории той поры и интриг, да толь­ ко не таких неправдоподобных, как изобра­ жает автор. А убрать интриги, что оста­ нется? Констатация того обстоятельства, что варяги и хазары грозили Руси? Ради этого не стоило браться за перо — в учеб­ никах обо всем сказано лучше. Может быть, автор рисует древнерусский быт и культуру? Увы! А когда читаешь пассажи, посвященные варягам, начинает закрады­ ваться подозрение, что они написаны под впечатлением американской киноподелки «Викинги». Сходство — удивительное. Некоторые исторические события, извест- ные по летописям, в повести все же фи­ гурируют. Чтобы показать, как автор пользуется источниками, приведем два при­ мера. Первый из них: полоцкий князь Лют в разговоре с варяжским ярлом ссылается на «Рюрика и его братьев, Трувора и Си­ неуса, мечтавших покорить Русь». Дело, 146 однако, в том, что никаких братьев у Рю­ рика (сам он лицо вполне историческое) не было. Оба они — литературное недоразу­ мение, своего рода древнерусские поручики Киже. «Повесть временных лет» упоминает о них в связи с призванием варягов на Русь: «И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь, и придоша; старейший, Рюрик, седе Новегороде, а дру­ гий, Синеусъ, на Беле-озере, а третий Из- борьсте, Трувор...» Историками давно до­ казано, что имена Рюриковых «братьев» не что иное как русская передача скандинав­ ских слов: Синеус — sine hus, что в пере­ воде значит «с роды своими», Трувор же —• thru varing, т. е. «верная дружина». Лето­ писец, использовавший какую-то варяж­ скую сагу, неверно понял ее содержание; верное войско и сородичи Рюрика превра­ тились под его пером в самостоятельных персонажей1. Другой пример. В начале повести, как упоминалось, рассказывается о том, какую жестокую месть Ольга учинила древлянам, убившим Игоря. Древлянский князь Мал плывет на ладьях к Киеву — свататься к овдовевшей по его винб княгине, его обуре­ вает честолюбивое желание занять киев­ ский княжий стол, Ольга с коварным умыслом приготовила гостям пышную встречу: «Встав с лавки, Мал хочет шаг­ нуть на песок, но останавливается. Не­ сколько десятков киевских дружинников входят в воду, выстраиваются вдоль бор­ тов. Воины'без щитов и копий, в руках у них толстые веревки. По команде воеводы, взмахнувшего на берегу мечом, они проде­ вают веревки под днища лодий, согласно рвут их вверх. Лодии поднимаются из воды и плывут, плывут по воздуху. Мал садится на лавку, важно надувает щеки. Он еще никогда не слышал, чтобы кому-либо на Руси оказывались такие почести». Но Мал торжествует напрасно. Дружинники бро­ сают ладьи в глубокие ямы, где и погре­ бают чванливых древлян, засыпав их зем­ лей. Читаешь и думаешь, а возможно ли та­ кое в действительности, не сказка ли это? Каким же самонадеянным глупцом надо быть, чтобы приехать на свадьбу во враж­ дебный город, правитель которого накану­ не пал от твоей руки, и быть при этом столь невообразимо спесивым, чтобы под­ даться на шитые белыми нитками уловки?! Тут что-то от фантастики. Уж не выдумал ли этот эпизод автор? Нет, не выдумал. Описание события заимствовано им из «По­ вести временных лет», где Ольгина месть описана еще подробнее и красочнее. Княги­ ня говорит прибывшим свататься к ней древлянам, что уготовила им великую честь: завтра к их ладьям явятся ее посыль­ ные, которым древляне должны сказать, что не желают ни на конях ехать, ни пеши идти, «но понесете ны в лодье». «И прине- соша я (их) на двор к Ользе, и несъше, вринуша е въ яму и с лодьею. ...И повеле засыпати я живы, и засыпаша я». Но мстительная княгиня не удовлетворя­ ется столь жестокой казнью. Она посылает в древлянскую землю сказать, что согласна замуж и ждет новых сватов. Второе по сче­ ту древлянское посольство она отправляет 1 Б А. Р ы б ако в . К и евск ая Р у сь и р усски е к н я ­ ж еств а X II—X III вв. М .. « Н а у к а » , 1982, с. 298. *