Сибирские огни, 1986, № 1

Светлана МЕКШЕН ЗИМА БЕЗ СНЕГА Зима без снега, что жена без мужа. На окнах пыль, как смертная тоска. Разламывает дом от сквозняка, хоть двери запираются все туже. Куда ни глянь — неприбранности срам: откуда столько мусора и хлама... Предчувствие какой-то жуткой драмы, терзая землю, рвется к небесам. Все вон из рук. Разлезлось. Расползлось. Предвидений и слухов недоноски, роясь в углах, осев на перекрестки, дух отравляют, умножают злоеть. Любимый мой, ко мне сильней прижмись, не дай погибнуть в хаосе испуга той нежной суеверности друг в друга, которая возводит к жизни жизнь. Забудется бесснежья мрачный срок, как сон дурной, как злое наважденье. Но не пройдет бесследно отчужденье, и не пойдет нам впрок вражды урок. Еще не раз обелит черный год зимы приход сыпучими снегами. И станет очевидней'то, что с нами, и то, что в нас, на много лет вперед. СТАРИК На склоне гор в приморском санатории сидит старик под старым миндалем, как позабытый пассажир в истории с когда-то затонувшим кораблем. Но вдруг в своей дремучей сиротливости очнется, словно громом поражен, и в гнев придет от низменной болтливости мужей недужных и обрюзгших жен. Он видеть хочет только то — что хочет, и слышать то — чего в помине нет. В нем прежней жизни голоса клокочут, мешаясь с блеском шпор и эполет. Он, как безумец в карантинной башне, глаза прикроет, забормочет вслух: «Ах, юный друг, какие были барышни... Какой царил высокий слог и дух! Наташенька была — о боже, это... Вы слышите! У ног ее — весь мир. Я посвятил ей тридцать три сонета, не хуже, чем Петрарка и Шекспир. А Машенька — о боже, как играла! Вы слышите! Какое там кино... Я ей послал два лучших мадригала — отвергла. Впрочем, я простил давно. Где эта жизнь — альбомы, и салоны, и нежных писем почерк в завитках! Теперь все телеграммы, телефоны да жалобные книги на шнурках. Каких людей я знал — что там портреты... Взгляните: вот он — снимок дорогой, я здесь в гостях у Блока, у поэта... Где — Блок! Ах да, он — в комнате другой... Нелеп старик. А может быть, нелепее мир нынешний без лепета его. И молодого дня великолепие, и яростной природы торжество. И надо жить, вбирая жизнь до малости, забыв обиды и не помня зла, чтобы сказать, как он, в глубокой старости: «Ах, юный друг, какая жизнь была!» БЛИЗКИХ УСТАЛЫЕ ЛИЦА Этот холодный восход». Этот закат раскаленный... Где же он. тот переход к жизни спокойной, хваленой! Мы загостились, видать, сроки свои позабыли. Время пришло горевать: так ли мы жили, любили! Так ли нам часто везло, чтобы мы сделались прытче, враз подчинив ремесло средствам и формам добычи. То на открытом ветру, то в затяжную бессоиность все неотступней к утру этих вопросов весомость. Но в проступающем дне, где ничего не простится, станут понятней вдвойне близких усталые лица. Тех, что словцом не блеснут, под ноги хлеба не бросят, в жизни подачек не ждут, в-смерти отсрочек не просят. 107 \