Сибирские огни, 1985, № 12

Пошептавшись о чем-то с матерью, девочка слезла с полки, надела босоножки, подождала, пока мать что-то долго доставала из сумки, и они вместе ушли. «Странно, нелепо,— думал он,— но Вику я знаю не намного лучше, чем Валентину Николаевну. Для нее цельность И органичность выражаются в единственном, осознанно избранном ею жизненном предназначении — в любви! И уважаю, и хулю ее за одно и то же. Она, как и Анна Каренина, создава­ ла себя, как личность, прежде всего для любви. ВСе остальное для нее второстепенно, в обыденном, необходимом порядке вещей. И гнетет-то меня лишь то, что я не был для нее всегда одним-единственным, что был муж... первый мужчина, избранник, отец дочери, был... и все-таки оказался в разряде нелюбимых. Был и второй муж. Скоротечный, на целых не то шесть, не то во* семь лет моложе. Музыкальная, сердцекружительная романтическая на­ тура. Какое это было для нее сладкое счастье — он тоже любил. Недол­ го, правда. Как только пришло время родиться его собственному ребенку, улизнул за советом к мамочке: а правильно, а хорошо ли он все сделал, взяв в жены женщину с ребенком да еще старше себя? И мамочка, нежная, ласковая, горячо любимая мамочка единственного сыночка Гени не позволила ему ломать артистически прекрасную судьбу. Вика слала Гене телеграмму за телеграммой, сообщая все новые подробности о родившемся мальчике, советовалась, как его назвать, про­ сила поскорее возвращаться и взять их из роддома. Геня, каждый раз пристыженный и образумившийся, порывался вернуться к семье, но ма^ мочка опухла от истерик и слез, и у Гени не хватило духа переступить ее волю, и он сдался, не подозревая еще, что сломался, что его слома­ ли — мама и Вика со своей дочкой и его сыном и своим старшинством на сколько-то там лет. Ну, что бы, казалось, все это Гене, для любви ведь преград нет! . Но за мамочкиной спиной он в свое время так и не сумел понять, что преград для любви нет только в мечтаниях, в песнях да на бумаге, а в жизни они порой встают непреодолимой стеной, во всяком случае-— для таких одуванчиков, как он. Чтобы заглушить совесть и утешиться, Геня потянулся к винному стакану. Так и успокаивал, так и лечил свою музыкально-тонкую душу. Замену бывшей жене он искал недолго. Нашлась именно такая, от ко­ торой не только к Вике или к маме, но и вместе с мамой никуда не убе­ жишь. Какое-то время Геня помнил еще, что у него есть сын, но как родились одна за другой дочки, он не только о Вике, но и сыне по­ старался забыть, опять же с помощью винного стакана и Розы. За вино- терапию Роза поколачивает его, но выбить это пагубное пристрастие так и не может. Но один наиглавнейший урок жены Геня все-таки усвоил. Трудится Геня сразу на несколько музыкальных полставок — чтобы сы­ ну Сереже меньше алиментов платить и тем самым Розу не гневить. Освободившись таким образом от упреков за алименты, живет себе Геня и ныне между музыкальными полставками, всевозможными забегалов­ ками и карающей Розой с дочками и домом. Эхо Гениной любви к Вике и поныне, весьма своеобразно, дает о себе знать. Нет-нет да и звонит Вике Генина мамочка, справляется о внуке и покаянно сетует: «Знала бы я, что все так повернется у Гени в жизни, я бы его и на свет не родила... Уж лучше бы ты с ним жила... Прости меня, грешную, Викуся, прости, если можешь...» Так Вика вновь осталась одна. Двое детей и ни одной любви из двух не столько сломали, сколько обесценили ее, как всякую одинокую женщину. Сколько могла, она мирилась с одиночеством, а подросли дети, схлынули заботы и... Ну, чем же отличается душа и тело у одино­ кого человека от семейного? Они тоже требуют все, что положено при­ родой. И начинаются связи, случайные и не случайные, за которые ни судить, ни любить, ни корить, ни прощать ни ум, ни душа не поворачи- 96