Сибирские огни, 1985, № 12

прямо перед студентами, пошла и застрелила тебя! Предатель! В такой момент, когда я так переживала за ребенка и за тебя, а ты — предал! Подлец! Если бы было можно, я бы постаралась больше никогда не ви­ деть тебя!» Записку она положила в ящик на ворох развернутых писем, на­ рочно не задвинула его и в гневном смятении уехала домой. Ошарашенный расстрельным посланием, Ковин, уступив очередную лекцию коллеге, кинулся вдогонку за женой. Едва он переступил порог, как Людмила, едва владея собой, истерично закричала: «Если у тебя целых девять писем, значит, и ты ей писал! А может, даже ездил к ней! Везде и всюду мотаешься со своими нудными лекциями. А здесь, в горо­ де, не юли, конечно же, встречался. Поглядите на него, херувимчика, какой гениальный педагог выискался... Без его консультаций она, суч­ ка сопливая, жить уже не может! Не дура, знаю, что в таких случаях ваш брат, охочий до чужих юбок, преподает. Ну, и катись к ней! А мы с Олежкой и без тебя проживем. Грязи в своем доме я не потерплю. Подлец! Предатель!» Люда... Люда... взывал он к ней, но не дозвался, пока она не выдо­ хлась. Терпеливо, покладисто толмачил он ей, что не первый он и не последний преподаватель, в которого влюбляются студентки. Зачем же смешивать с грязью всех таких студенток, а тем более преподавателей? Да я и за руку-то не держал эту Свету! За что же ты мне голову сни­ маешь? Это же черт знает что! Даже несчастная беременность не дает тебе права так кощунствовать и сжигать все мосты между нами... Он ни в чем не убедил ее тогда^ никак не успокоил, ничего лучше­ го не придумал, как вызвать скорую помощь. И вот, только годы спустя, понял, что ему нужно было тогда де­ лать! Она всегда признавала лишь то, в чем сама утвердилась. Вот и закатить бы ей взаимно погромную истерику, а то и отшлепать по со­ ответствующему месту! А он-то, размазня интеллигентствующая, на здравую логику, на чистое сердце уповал. Любить, как и драться, надо уметь, а он, слюнтяй, почти что оправ­ дывался. Любовь всегда страсть в своей крайности, а он против взбун­ товавшейся страсти — умненькими примочками. Не потому ли Людми­ ла, в конце концов, и убедила себя, что он во всем прекраснодушная слякоть и что в душе у него слякоть, а там, где слякоть — всегда скольз­ ко, а скользко, значит, возможны подлость и предательство. Какая бы ни была ее логика, с нею надо было считаться. А он и на суде так же лепетал прекраснодушно, как заведенный болванчик. А Люда на суде выставила неповинную Свету той самой разбившей семью женщиной, из-за которой она и настаивает на разводе. А Света повстречала у себя в Чистоозерке лейтенанта-отпускника, вышла за него замуж и уехала с ним куда-то под Читу, и теперь в Читинском пед­ институте продолжает учебу так же заочно. У него на что угодно ума, фантазии и воображения хватает, а вот чтобы уберечь развалившуюся по глупости семью — прозорливости не­ достало. А все потому, что Людмиле он верил больше, чём самому себе. Счастье его, что девятилетний сын не поддался, не бросил свои чув­ ства на разожженный матерью костер ненависти к отцу. Что бы ни го­ ворила ему мать плохого об отце, он ей не верил и всегда твердил одно: «Неправда, папа хороший... Он ездит и будет ездить ко мне, а если ты против, я сам буду к нему езДить цаждое воскресенье...» Мать взрыва­ лась: «Пусть! Пусть ездит, если тебе надо, но чтобы ноги его больше не было в нашем доме! Милуйтесь! Делайте, что хотите!"Меня это те­ перь не касается». Правоту свою Люде жгуче хотелось доказать не чем иным, как сво­ им новым личным счастьем и полным дальнейшим благополучием. По­ чистив и обновив перышки и наряды, она ударилась в поиски новой, не­ запятнанной любви. Сын ей не мешал, и она не утруждала себя объяс­ нениями с ним, уверовав в то, что сын не вправе судить ее личную жизнь. Они жили каждый сам по себе под одной крышей, под заботли-