Сибирские огни, 1985, № 12
все, то многое, и в первую очередь то, как и почему вышло, что она, когда-то.красивая, без морщин и следов страданий, неглупая, при ин теллигентном, щепетильно чистоплотном отце, всю жизнь проработав шем в школе, так растрепанно распоряжалась своей красотой, моло достью и любовью, что в золотую пору зрелости осталась одна? Когда бы ни заходил разговор об этом, чаще всего он слышал в ответ одно сложное: дура потому что была... Двумя-тремя фразами или воспоми наниями поясняла она эту удручающую формулу и просила: «Не надо об этом... Разве тебе со мной плохо? Я еще никогда и никого не любила так, как тебя. Ты — родной, а это больше, чем влюбленность и даже любовь». И тем не менее ему все чаще сдавалось, что они не жили и любили, как можно жить и любить в их возрасте и положении, а играли заведо мо написанную кем-то для них роль — положительно, сердечно любя щих, давно не юных людей. Роль эта все больше осознавалась неумной, фальшивой, оттесняющей подлинное в них на второй план. Свое же под линное Вика ворошить не хотела, а значит, сладкую роль сегодняшней любви навязывала ему и им вместе — она... Они возвратились в город. Дома у Вики не оказалось ни сына, ни матери с отцом. Никто не мешал им и здесь быть самими собой, а Ко вину было так больно, так тоскливо! Ну, что, что же сидит там в груди такое, что и чудный день, и лес чудесный, и все доброе, настоящее в них превращает в ничто и не оставляет никаких шансов на одоление тоски? По кому? По чему? Совсем бы не было в них друг для друга ни тепла, ни трепета — не о чем бы горевать. Но ведь было, было: и жажда тепла, и жажда трепе та... Не было только — обожгла догадка — права жаждать и трепетать. Ни у нее! Ни у него! Мысль показалась парадоксальной, абсурдной, она вытолкнула его из кухни, где Вика хлопотала над приготовлением ужина, а он перебирал собранные ягоды. Он ушел в гостиную, пова лился поперек тахты, пытаясь взять в толк: когда же он лишил себя пра ва доверчиво и безоглядно любить и трепетать? Драму первого развода ему не далось осознать вплоть до второй женитьбы. Не верил, не хотел верить, что развод — это Навсегда! Что можно напрочь игнорировать здравый смысл эгоизмом, добрую волю обратить в безрассудное, фантастическое упрямство, былые чувства любви и долга сжечь ненавистью в прах, а с ними — почти десять лет совместной жизни. Чем сожгла свою любовь Людмила?.. Сколько и когда бы ни воп рошал он себя, ответ был один: письмами студентки-заочницы. Просьбы о помощи и консультациях по истории заочница Светлана сдабривала похвалами и коійплиментами ему, вылившимися к концу учебного года в покаянное объяснение в любви. В пору любовных признаний Светланы Людмила лежала в больни це по поводу сохранения беременности. Сберечь будущую дочку ей не удалось, и она, выписавшись из больницы, поехала не домой, а к Кови ну в институт. Она пришла на кафедру, когда муж был на лекции и где в это время не было никого из преподавателей, села за стол Ковина, растроганно всплакнула. Огорчать мужа прямо на работе она раздума ла, решила не ждать его, а написать записку о том, что она, наконец-то, вернулась домой. В верхнем ящике мужниного стола она нашла бумагу, но сразу наткнулась и на стопку писем к Ковину некоей С. Д. Марьенковой из Чистоозерного. Сердце у нее дрогнуло, рука стыдливо отдернулась, но она все-таки пересилила себя и, развернув верхнее в стопке письмо пря мо, в ящике, чтобы в случае чего быстро задвинуть его, прочитала. Верхнее письмо было первым, безобидным, но остановиться она уже не смогла. Потрясенная, она на приготовленном для трогательной записки листе красным по белому — ручка попалась с красным стержнем — зло и размашисто написала: «Если бы у меня был пистолет, я бы сейчас, 90
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2