Сибирские огни, 1985, № 12

д,-! Рядом с Пантелеймоновым верстаком рабочий соседней мастер- Ь ской зачищал ручным наждаком дюралевые чашки. Черная роба его была застегнута наглухо, на голове — черный подшлемник, обтянутый > сзади широкой резинкой защитных очков, рот он завязал красной лен­ той, чтобы не глотать пыль, густо бьющую из-под наждачного круга. — Уберись, уберись!— тронул его за плечо Пантелеймон.—- и- С людьми-то рядом... я, Рабочий выключил наждак, что-то недовольно пробурчал, но не :я стал перечить и потащил скамейку с чашками в угол, за пресс. Панте- я- леймон посмотрел ему вслед, и, когда поворачивался обратно, его взгляд я, выстрелил вдаль, мимо виброножниц, туда, где у железной плиты на я. ножках, пузато поблескивая, стаяла стопа больших дюралевых днищ, а- похожих на половинки яичной скорлупы, плотно надетых одна на дру- [а гую и поставленных выпуклостью вверх. ;и И тут же вспомнил он, что за них надо браться немедленно. Мгновен­ но представилась работа последнего месяца, ее рваный ритм, гонка, э- сверхурочные часы.„ Он обеспокоенно посмотрел на верстак Беляева. Тут же и сказал я. бы ему о днищах, но рядом с Беляевым стоял Зуев и что-то говорил, іа Увидев мастера, Пантелеймон вспомнил его слова, и опять в нем у- колыхнулась обида (словно кто-то на ухо быстро шепнул: «Сдаете»), но уже слабей, он злоцамятен не был и, пока садился на свой стул, остатки этой обиды были напрочь задавлены тревогой о днищах. Он прислушался, пока брал деталь и напильник, думая: «Может, у мастер сам скажет про них?» Зуев с Беляевым стояли совсем рядом, я- локоть мастера едва не касался плеча Пантелеймона. Зуев, как обычно, выговаривал Беляеву за несданные вовремя детали. Беляев отмахи­ вался и огрызался: «Завалили всякой мелочью, хоть солить начинай! Когда тут все успеешь?» б*"’ Пантелеймон решил подойсдать, когда Зуев уйдет, и начал при- пиливать окантовку, внимательно, сосредоточенно, и сам не заметил, как постепенно вошел в обычное рабочее состояние, когда так же, сидя у верстака на стуле (принесенном лет пять назад из столовой и намерт­ во приклепанном стальным тросиком к ножке верстака), в своей неиз­ менной рубахе в красную клетку и в штанах, скрепленных на поясе мед- ной проволокой, доводил детали, подтачивая напильником, снимая за- У- усеницы шабером, подчищая шкуркой, не слыша и не чувствуя окружа- ющей суеты большого, гулкого, стучащего на разные голоса цеха, не отвлекаясь ни на перекуры (он не курил уже лет пятнадцать), ни на разговоры с рабочими, думая о своем и делая все без спешки, со сма- ком, чаще выпадало стоять у плиты, выправляя молотком листовые ” > превращая себя в механизм для монотонной, неторопливой, но очень • стабильной выдачи готовых деталей, тем самым делая свою производи- тельность едва ли не самой высокой в мастерской, за что всегда ценили 6''" и уважали его и рабочие, и мастера. » Далеко не всегда приходилось работать Пантелеймону за верста- ’ ком, чаще выпадало стоять у плиты, выправляя молотком листовые заготовки, обрезать их на виброножницах, подгонять по деревянной «болванке», работать на трехвалке или падающем молоте. Но работу за- верстаком, на этом единственном в мастерской стуле, он любил боль- _ ше всего. Минуты этой работы успокаивали и доставляли радость. Пантелеймон работал, забыв про все. Минут двадцать шоркал он напильником, не спуская глаз с краев окантовок, одну за другой меха- е- нически ставя их ребром на пол, а верхом прислоняя к стулу. И спо- іД хватился, когда на верстаке осталась последняя деталь, э- Он взял ее, недоверчиво посмотрел на освободившийся квадрат хугоа черной резины, обставленный деталями разной величины и фор-