Сибирские огни, 1985, № 12

туда, откуда он так болезненно уезжал. Обнаружив, что докуривает вторую сигарету среди ночи, вновь подосадовал, что не может быть та­ ким, как все, каких едет вместе с ним фелый вагон. Они спят или дрем­ лют, а кому скоро сходить, беседуют о чем-то мирненько... Иу, чего ради вспыхнул, ушел? Какая может быть ревность и зависть к человеку, первый раз увиденному? Кто она мне? И кто я ей? Смиренный и просветленный, он вернулся в вагон. — Простите...— негромко сказал он, заставив ее вздрогнуть,— сколько смотрю на вас и, ей-богу, чувствую в вас что-то родственное, а что именно — угадать не могу. Если не секрет, кто вы по профессии? — Это что, ваше хобби угадывать? — кокетливо отозвалась она и, чувствуя, что сказала банальность, опустила глаза. Он возразил: — Увы! Не хобби и даже не испытанный способ заговаривать с женщинами. Если угодно — профессиональное любопытство. К душам человеческим имею самое непосредственное отношение. И не скрою: приятно узнавать себя в ком-то, как и в себе отрадно находить то, что есть доброго у других людей. Ей хотелось оправдаться за невпопад сказанное: — Так что же родственное вы углядели во мне? — Я крестьянский сын, хотя в селе после школы не жил. Вторая моя ипостась — учитель. Вот и в вас мне что-то увиделось из деревен­ ского детства, а может быть, школьное, учительское. В школе я всего-то три года проработал сразу после института, а все ж считаю — учитель я. Вполне возможно, я ошибаюсь, но какое-то отношение к школе у вас все-таки есть. Она и не подумала томить его загадочностью и кокетством: — Нет, нет, никакой я не педагог. Я... как бы это не так обидно ска­ зать про себя, ну, в общем, конторская крыса, как нас зовут. Но напо­ ловину вы правы. У меня мама учительница. Русский язык и литерату­ ру преподает. Интересно, как это вам удалось разглядеть? — Возможно, по погово'рке: рыбак рыбака... Видно, учительские дети, почитающие родителей, тоже несут в себе разумное, доброе, вечное... — Возможно,— легко согласилась она.— Но меня уже снедает лю­ бопытство: кто вы сейчас? Ковин поймал себя на мысли., что ему никем де хотелось ^ т ь перед этой женщиной, кроме как самим собой, яко наг и благ, как говаривали в старину. И все же он не позволил себе соврать, покрасоваться: — Я как и прежде... в общем, преподаю... в институте. Но иногда не прочь бы начать все сначала. В институте я обрел столько, чего в школе мне никогда бы не постичь. Только вот плата за обретения эти была столь велика, что до сих пор гложет сомнение — а стоят ли они того? О школе вспоминаю со слезой умиления. Видимо, потому, что учи­ тельство— первое призвание, я школу, детей и учителей и поныне люб­ лю так же, как... как, скажем, свое детство. Попутчица слушала его внимательно, вероятно, видела свою мать с ее закрепощающей, но какой-то святой заботой о непроверенных тет­ радях, о ненаписанных планах, с ее вечными, но все ж какими-то одно­ мерными восторгами перед написанным классиками, перед их личнос­ тями. Мать, учителя, школа всегда были перед ней лицом к лицу, она зна­ ла их изнутри, и тем не менее не прониклась материнской любовью, ма­ теринским служением школе. Отцовская увлеченность техникой возбуж­ дала в ней куда больший интерес и как-то исподволь стала ее главным смыслом, и она после школы выбрала технический вуз, о чем не жалеет и поныне. Но сейчас ей стало немного стыдно за свое равнодушие к школьному подвижничеству матери. Она поспешила новым вопросом удержать его в рамках прежней темы: • — Простите, но в чем всегтаки секрет тяги у вас лично к школе? ‘