Сибирские огни, 1985, № 12

потом поднял кружку, вынул газету из кармана куртки и принялся вы­ тирать пол. Сонная расслабленность скатилась с него, как кружка со стола. Пробудилась и попутчица. — Извините! Бога ради, извините...— виноватился ІКовин после то­ го, как вынес газету, вымыл руки и вернулся в купе. — Ничего, ничего, бывает... считайте, что я не спала,— прервала она его извинения,— И то слава богу, что дочку уложить место на­ шлось... Да и сидеть нам пока вольготно. Ковин не нашелся, как поддержать разговор, и, чтоб ненароком не задеть злополучный столик, убрал руки и откинулся к стенке. Попутчица, вглядываясь в него, приумолкла и заговорила вновь: — Дернула меня нелегкая сойти со своего поезда. Соклассницу решила навестить, а она в отпуске, всей семьей по турпутевке куда-то укатили. Толкаться же на вокзале в ожидании удобных мест еще хуже. — Похоже, одиссея ваша давненько началась? — Да, мы из-под Красноярска от одной бабушки путь держим к другой, а дом-то наш пока на севере, к нему, как в песне, только са­ молетом можно долететь. Не уверена, отдохнем Ли мы в этот отпуск с Аленкой, но уж напутешествуемся на целую пятилетку вперед. Еще наметили побывать у подруги в Оімске, потом в Кургане у брата, и тютелька в тютельку успеем лишь к школе домой. Из сказанного попутчицей Ковина заинтриговала фраза «а дсым-то наш пока на севере». Ему хотелось спросить, почему пока и чем вы­ звана забота о перемене ѵмест. В щель между средней полкой й окнскм свесилось готовое вот-вот* упасть детское пальтишко. Сняв болоньевую куртку с плеч, попутчица поспешно поднялась, вскинула рукЦ, приня­ лась укрывать дочку. Между краем поднявшейся кофточки и поясам точь-в-точь таких же, как и у него, .джинсов дальневосточного пошива с пуговицей, на которой замысловато, с-гарославянсДой вязью наПисано БАМ, вспыхнула белая полоска ее живота. Фонари приближающейся станции, благодаря которым он разгля­ дел даже пуговицу с витиеватыми буквами и запечатлел, как сфотогра­ фировал, белую, застенчивую, но не стыдливую полоску живота, свети­ ли все ярче. Он устыдился, закрыл глаза, но и на фоне серого імрака невидения перед ним притягательно сияла белая полоска, рисовалось таящее загадку лицо попутчицы, поплыло слышимой чередой все то, что она успела сказать ему, что и как говорила с вечера с дочкой, и вдруг вся она увиделась еіму в зеркале родника с незамутненной во­ дой, вытекавшего из-под камней зеленой, в цветах маральника, горы. Десятки таких родников видел рн в Горнам Алтае, путешествуя с туристической группой, и перед каждьш очарованно замирал, любуясь, как незримо, не волнуя зеркала, наполняет их вода и, ломая лишь край его, вытекает. Тогда даже в голову не приходило: почему вода в род­ никах столь чиста и зеркальна? Ведь из-под земли, со дна, по камешкам течет, по песку, течет ведь, бежит, а чиста! Но теперь, в поезде, за сот­ ни километров от очаровывающих родников он гадал: не потому ли, что ключи были несильные, небьющие? Или потому, что наполняются родники всегда только чистой водой? Или родники постоянно само­ очищаются? Так вот в чем она — родниковая поэзия! Вот в чем секрет родникового очарования! В чистоте и самоочищении! Неужто и в попутчице, если в нее вглядеться как в родник, все так же прозрачно? Неужто в ней нет ничего ьмелкого, незначительного, и даже признаков той мути, что поднялась во мне?.. Не от внутренней ли чистоты и душевного опокойствия столь обаятельна она при не та­ кой уж и броской внашности? Даже открывшаяся белая полоска из той же чистоты и здоровости тела и духа: жарко летом в дороге, по­ тому на ней всего лишь простенькая незаправляющаяся кофточка. Впрочем, что это я зациклился на полоске? Что все это значит? Мысли еще блуждали, а волна тоски, ревности и зависти всколых