Сибирские огни, 1985, № 12

огромное что-то, печальное, жуткое, с запахом сырого ветра, щемящее и вечное. Это было последней для меня неожиданностью. Но — ошеломля­ ющей. Опять я надолго задумался. Опять почувствовал неловкость при мысли о завтрашней с ним встрече, но это была уже другая неловкость: раньше я не знал, как скрыть раздражение, а теперь поня^^ия не имел, как выразить мое замешательство и восторг. И вообще — что говорить? Как и что говорят в таких случаях? «Бросайте все к черт^ и пишите, пишите, пишите»? Нет. Зачам ему моя экзальтация. Не то, не то... Я чувствовал, что уже ничего не понимаю. В голове гудело от невмешаемых мыслей. Пора было кончать. Я погрузился в последние главы. Дочитал, посидел у последней закрытой страницы. Уснуть долго не мог. Глаза закрою — и все мне імерещатся мокрые мостки, худая осен­ няя сырость неба, черные вдовьи платки на пристани, горестный мате­ ринский вой, затерянный на огромном свинцовом пространстве равно­ душной реки. На следующий день я едва мог дождаться часа, когда увижусь с ним. Помчался на студию, сбежал с подножки троллейбуса, резво обогнул угол забора,- на ходу проверяя портфель,— на м?сте ли рукопись. Мне встретилась у входа в проходную Галка. , — Ты куда, такой розовый? Сценарий, что ли, приволок? — Да ну тебя к лешему, с твоими сценариями... Мне к Карпюку надо, по делу. — К Карпюку? Как это... Ты что же, ничего не знаешь? Ее глаза отдалились куда-то в темь. Схваченный сразу ознобом, я сглотнул слюну, мотнул отрицательно головой. Расширенньвми глаза­ ми молча глядел на нее и ждал объяснений. — Ведь умер же. Умер же Карпюк. — Что за чушь. Когда?.. — Вчера. Около трех часов. Прямо у себя в кабинете, внезапно. Что-то с войны, говорят, у него оставалось и все не заживало. Она постояла еще немного и ушла, два раза на меня оглянувшись. Я вспомнил, что вчера, где-то близко к этому времени, я звонил ему и условился с ним о встрече. Он спросил: «Ну, в целом-то как?.. Извините, просто любопытно. (Имелся в виду, конечно, его роман). Что вы скажете?» Я засмеялся в трубку; «Позже, позже, Фома Алексе­ евич! Ишь вы какой быстрый. До завтра небось дотерпите»,— и прекра­ тил разговор. Стал перелистывать «Музыкальный календарь», писать какие-то писыма... На кой черт мне сдался этот проклятый календарь? Если разобраться, то сделать человека счастливым — вполне до­ ступная каждому вещь. Важно лишь делать это не для «грядущего», а сейчас, сегодня, никуда не откладывая. Хоть бы и ненадолго, на пять мЦнут. Последние пять минут жіизни. Понять. Успеть. Но я потерял эту единственную, невозвратимую возможность.