Сибирские огни, 1985, № 12

— и еще вот! — он пальцем ткнул в Макееву. — ЦепляеѴся! Знает что деталь не браковая, можно пропустить! Макеева отв^ернулась, поджав губы, и затарабанила пальцами по тискам, как пианист по клавишам. Лицо ее нервно запунцовело. Пантелеймон не унимался. Он сам не понимал, что с ним происхо­ дит. Зуев попытался его приструнить, но тут же махнул рукой: — Всё! Пятиминутку закончили! И с досадой на лице — ведь совсем не поговорили о производстве — пошел к своему столу. ■; Все встали, загалдели, Пантелеймон умолк и несколько мгновений непонимающе осматривался. Затем он тяжело поднялся, пошел к своему верстаку и, подойдя, увидел краем глаза ухмылку на лице Беляева, стоявшего у своего верстака через узкий проход, но ни о чем не подумал, а только крепче стиснул зубы и опустился на стул ослабленно, словно уронив себя. Алюминиевые ножки стула скрежетнули' по полу, слегка раздвинувшись. Пантелеймон посидел малость, тупо глядя на завален- „ ный деталями верстак. Лицо горит, внутри вздрагивает. «Что-то надо делать, что-то делать...» — наконец, высветило в мозгу, и он, начиная со­ ображать, что же сейчас произошло, медленно выдвинул ящик верстака, ^ вынул молоток, напильник, шабер, рядом положил штангенциркуль. Еще раз, поведя взглядом по деталям, взял из стопы дюралевую окантовку, похожую на средней величины портретную рамку, и принялся подтачи- ^ вать ее напильником. ■ Цех начинал работу, пятиминутки окончились и в других мастер­ ских. Со стороны большой штамповки уже слышались удары падающих молотов, скрежет и чиханье прессов. А здесь, на участке доводки, сразу в нескольких местах застучали молотки, кто-то звонко зашлепал резино­ вой колотушкой, выправляя листовую дюраль. В углу взвизгнула пнев­ модрель. Голоса, крики, грохот рассыпавшихся по полу деталей... Пантелеймон работал напильником, поворачивая окантовку, сгла- ® живая неровности на ее краях и думая: «Не-ет, я любую деталь могу сделать, закрыв глаза и не заглядывая ни в чертежи, ни в технологию!' Сдаете! Рано еще последний звонок отбрякивать!» И словно стремясь доказать себе, что сила в руках та же, и чувство металла прежнее, и глаз еще достаточно остер, водил Пантелеймон на­ пильником по дюрали остервенело, шоркал со свистящим визгом, будто соревнуясь с кем-то на быстроту и точность, отмечая про себя; «Вот здесь выемка, надо снять пожестче, тут чуть надтреснуто, сейчас шибко не стоит, потом шкуркой доведу... Отпевать сейчас! Куда там, ран-но!» Успокаивал себя, доказывал, а уверенности почему-то не было, как и не было обычного спокойствия, и в голову лезли мысли невеселые, ми­ риться с которыми не хотелось, хоть плачь! И чувствовал: а ведь и вправду, уже нет той ловкости и сноровки в руках, которые были еще несколько лет назад, по два-три движения уходит на то, что когда-то делал за один легкий нажим, и голубоватую деталь приходится под­ носить к глазам ближе, хоть и свет яркий сверху. А тут еще на дюрали темное пятнышко попалось, кусочек окалины впился. Пантелеймон взял шабер, подчистил, потом шкуркой потер, взял шкурку помельче, потер еще и поднес деталь к глазам. Эх, глубо- ковато! И вроде аккуратно старался, а ямку заметно, и Макеева эту деталь может снова в брак загнать, хоть и плакирующий слой не содран. Он бросил окантовку на верстак, с шумом выдохнул, и в общем шуме потонуло его тяжкое «о-ох-хоі». Провел по лицу ладонью, потряс головой. И посмотрел на свои руки. Долго смотрел, поворачивая их и так и этак, потом опустил на колени и задумался. И вдруг впервые за много-много лет пожалел о том, что пошел в медники, где почти вся работа — ручная. Хотел же пойти токарем! Хотел! Еще в пятьдесят пер-