Сибирские огни, 1985, № 12

с тех пор я уже никогда не забывал это- го стихотворения. Уже тогда, йосле'первого знако>іства с ним, даже и мае, молодому парнишке, было ясно, что автор его наделен своеобразным и ярким талантом. Время лишь подтвердило правильность этой догадки. Александр Яшин показал се­ бя действительно поэтом своеобразным, глу- боким и честным, хорошо знающим совет­ скую деревню и прочно стоящим на почве русского народного поэтического языка. Его голос был хорошо различим уже перед Ве­ ликой Отечественной войной. Во время вой­ ны, когда Яшин был не только поэтом, но и солдатом, воевавшим в рядах защитников Ленинграда и Сталинграда, атаковавшим позиции врага в подразделениях морской пе­ хоты Балтийского и Черноморского флотов и Волжской военной флотилии, его голос еще более окреп и закалился. Поэт, как многие лучшие наши литерато­ ры, «мобилизованные и призванные» Вели­ кой Отечественной войной, воздал должное подвигу вооруженного народа. Но опять же, как большинство советских поэтов, уча­ ствовавших штыком и пером в этой битве, лишь прозвучал последний ее выстрел, по­ спешил вернуться к теме повседневной жиз­ ни, повседневного труда народа, тр,уда, ко­ торый, в тех неимсжерно трудных условиях восстановления разоренного войной хо­ зяйства был сам по себе подвигом, мало чем отличавшимся от подвига народа на войне. Долг художника указывал ему на его место в новом сражении за победу, в первых плодах которой так нуж­ далась страна. Восславить этот новый под­ виг народа и показать его победные шаги на пути к экономическому и духовному рас­ цвету, по которым так стосковался народ,— было лозунгом и требованием совести и эпо- хи. И Александр Яшин с готовностью после­ довал им. Однако задачи, которые выдвига­ ет эпоха всегда, сложны и многообразны и среди них иногда можно встретить и такие, которые выдвигаются не логикой развития живой жизни, а схемой ее, когда, заслоняя живую реальность, желаемое выдает себя за действительность, В стране, разоренной вой­ ной, не хватало рабочей силы, жилья, про­ довольствия. Хотелось скорее увидеть народ одетым, обутым, накормленным, более то­ го—приближающимся к более высокой сту­ пени общественного развития. Из этого есте­ ственного желания — поторопить ііроцесс улучшения народной жизни — и зародилась в некоторых кругах общественности, и в том числе в творческих кругах, в литерату­ ре и литературной критике, стремление по­ казать достигнутым то, до чего на самом де­ ле было еще очень не близко. Отсюда — и книги, картины, фильмы, в которых победы, Достигнутые в экономике и культуре к то­ му времени, преувеличивались, а острота реальных жизненных проблем приуменьша­ лась. К сожалению, не избежала влияния этой тенденции и поэтическая работа А. Яшина тех лет. Свидетельство тому — по­ эта «Алена Фомина». Как мы знаем, в те годы, о которых идет речь, произошло одно событие, которое са­ мым решительным образом повлияло на раз­ витие искусства и литературы и, в частно­ сти, на дальнейший творческий путь поэта: партия приняла ряд кардинальных решений, которые, с одной стороны, способствовали дальнейшей демократизации общественной жизни, а с другой, потребовали от творче­ ской ин’^еллигенции ясного и принципиаль­ ного взгляда на жизнь, объективного ее изображения, опирающегося на принципы партийности и народности. Эти решения партии заставили поэта мно­ гое пересмотреть в его отношении к жизни н методу ее изображения. Поэма, которая по выходе получила дружную поддержку литературной критики, открылась автору в ее истинном свете, и он увидел, что нравственная и эстетическая ценность ее весьма проблематична. Каза­ лось, поэт лишь на мгновенье отошел от ре­ альной жизненной правды, но это отступле­ ние от нее жестоко отомстило ему. Он уви­ дел, что подмена суровой правды .жизни ее красивой схемой породила мертворожденное произведение. К счастью для А. Яшина и для советской литераторы, он оказался человеком незау­ рядной воли и трезвого взгляда на свою ра- боту и свою роль в жизни. Он сам, со своих нравственно-эстетических высот этого време­ ни, оценил свою поэму и дал ей более объек- тивную оценку, чем та, которую дала ей критика. И затем уже не переиздавал ее и не включал во все последующие издания, в том числе и в подготовленный им перед его уходом двухтомник. Но все это было уже следствием нового, более требовательного взгляда художника на. себя и свою роль в обществе. В жизни поэта — человеческой и твор­ ческой — заканчивался один период я на­ чинался другой. Нужно было оглядеться и с учетом этих двух уроков принять реше­ ние. Днем не сидится. Ночью не спится... Надо на что-то Большое решиться! Поэт решает, что отныне должен жить на той земле и с теми льодьми, которые да­ ли ему жизнь, сформировали его душу и сделали своим поэтом. И он едет на малую свою родину — в Вологду, в Никольский район, в родную деревню Блуднбво. И по­ селяется в бору, избеганном им еще с дет­ ства, на берегу веселой речки Юг, одаривав­ шей его когда-то своими окуньками и песка- рями, на высоком, поросшем сосняком буг- ре. На Бобришном угоре. Чтобы отсюда ежедневно навещать сйоих односельчан, ви­ деть их труды и дни, разговаривать с ними и вникать в их заботы и нужды. Чтобы здесь, под ровный гул соснового бора и ти­ хий шелест струящейся рядом реки, вдали от каждодневной литературной и окололи­ тературной суеты, на новом уровне понима­ ния стоящих перед народом задач, спокой­ но и несуетно осмыслить и эти задачи, а свою роль в их решении. Дома я! и сердце бьетсК с силой. Мимо, мимо — за верстой верста... Что кому. А для меня Россия — Эти вот. родимые места. («Москва — Вологда»)