Сибирские огни, 1985, № 12

вели, пятялетний же Никита, проболей са­ мым тяжелым образом неделю умер в страьпном жару, в бреду. Под влиянием тягот жизни, гибели двух сыновей, тяжелой новой беременности, Ека­ терина Ивановна обращается к сестрам, графиням Лебцельтерн и Борх с письмом — духовным завещанием 28 января 1842 года: «...Когда меня не станет, я поручаю вам моего мужа и детей: позаботьтесь о них, не допустите, чтобы они нуждались в необхо­ димом. Пока Сергей жив, место его доче­ рей быть при нем, ходить за .ним, утешать его последние дни и закрыть ему глаза. Но когда бог его возьмет к себе, пусть одна из вас, мои добрые сестры Зинаида и Софья, возьмет на себя заботу о моих детях. Я поручаю их той из вас, которой обстоятелы ства позволят быть им второй матерью. В этом отношении безразлично, пбмышляю ли я о Зинаиде или о тебе, мое сердце оди­ наково покойно. Я также знаю, что как у той, так и у другой дети мои будут воспи­ таны жить по-христиански, что для нас стоит на первом месте, и, конечно, когда вы будете знать о их сиротстве, вы не успоко­ итесь до тех пор, пока не вырвете их из этой земли изгнания, чтобы они не остались среди чужих им людей... ...Я пишу вам эти строки не оттого, что полагаю умереть вскорости, но потому, что лучше сказать это сейчас, чем сохранить до того времени, приближение которого не всегда сразу узнаешь и которое подчас не оставляет вам полного распоряжения наши­ ми способностями...* Обычно письма, отправляемые родным и друзьям, читались • супругами, каждый вставлял свое словцо. На этот раз Екатери­ на Ивановна отправила Софье его тайком, без ведома Сергея Петровича, ей не хоте­ лось, чтобы сш расстроился, более того — испугался. Она щадила мужа, берегла его. Только, казалось, пришли в себя Трубец­ кие, как на всех декабристов, имеющих детей, рожденных в Сибири, свалилось новое переживание: последовало высочай­ шее повеление «О детях, рожденных в Сибири от сосланных туда государствен­ ных преступников», в котором объявля­ лась монаршья «милость»: детей можно отдать в казенные учебные заведения, по окончании им будут возвращены права дворян, но поступить они туда могут лишь отказавшись от фамилии своих родителей, «коей невозвратно лишились их отцы», и называться лишь по отчеству: дети Тру­ бецких должны были принять фамилию Сергеевы, дети Волконских — тоже. «Чадо­ любивый*, по выражению Бенкендорфа, император и через семнадцать лет после Сенатской площади оставался верным се­ бе: ни одной уступки декабристам без того, чтобы их нравственно не унизить. Между декабристами, между их родственниками завязалась многосторонняя переписка, декабристы открыто выражали свое возму­ щение новой жестокостью Николая I, пода­ ваемой под видом благодеяния: желание прервать связь поколений, уничтожить родословные ветви оставивших свой след в истории России родов, задолго до по­ явления династии Романовых. Сохранялась письма Трубецких к Фонвизиным, Л авалям, Нарышкиньта, сохранилось письмо Т ру бецкого к Зинаиде Лебцельтерн, то самое, которое 14 мая 1842 года отправил он не почтой, а с верным человеком — иркутя­ нином. «...В настоящее вре.мя я нахожусь в по­ ложении, когда я хотел бы, чтобы вы знали чистую и полную истину, как она есть. Ва.\і, дорогая сестра, известно пред­ ложение, сделанное нам в годовщину бракосочетания наследника цесаревича: со^ вершенно ясно, что мы могли на него отве­ тить лишь отказом, но выражения, в кото­ рых я его сделал, могли быть подвержены искажению (Трубецкой был прав, прави­ тельство, проиграв очередную игру в бла­ городство, в негодовании обвинило декаб­ ристов в отсутствии любви к детям своим, в том, что во имя своей гордыни онн лишают детей будущего.— М. С.) и потому вот ответ, каким я его представил генерал- губернатору Восточной Сибири. По изло­ жению вопроса я писал: «Преисполненный до глубины души чувствами живейшей благодарности за благосклонное внимание, проявленное государем императором к моим детям, смею надеяться, что его ве-ь личество по своему милосердию не позво­ лит наложить печать незаслуженного бесчестия на наших жен, лишив наших детей фамильного имени их отцов и тем приравняв их к- рожденным вне брака. Что касается до спрашиваемого моего согла­ сия на помещение моих дочерей в общест­ венное воспитательное заведение, я не смею в моем положении брать на себя ре­ шения об устройстве их участи, но не могу утаить, что вечная разлука с ними ' будет смертельна для их матери. И, говоря так, я не лгу и ке преувеличиваю. Ребенок, отнятый у нас, чтобы быть помещениым в общественное заведение, для нас будет мертвым. Единственно, что мы будем о нем знать, это те подробности, которые сообщат нам наши родные; что же касается до него самого, то можно сомневаться, чтобы ему позволили когда-либо писать нам, да и что позволили бы ему сказать нам в его письмах? Ничего такого, что могло бы удовлетворить нашу любовь... Нет ни го­ речи, ни жалобы во всем том, что я толь­ ко что изложил вам, но я думал, что, может, в какой день представится случай, когда знание этих обстоятельств нашими семействами может оказаться не беспо­ лезным для нас... Я хотел, чтобы вы знали истину о нашем образе действия и о на­ шем отношешш и предупредить вас в слу­ чае, если дело это представлено вам в лживом свете»... Природа словно порешила вознаградить Трубецких за волнения первых девяти без­ детных лет их брака: 13 мая 1843 года у них родился сын Иван, 15 июля 1 8 4 4 - дочь Софья. «Здоровье мое довольно хорошо попра­ вилось, но вообще все заставляет меня чувствовать, насколько я старею. Силы мои не те уже, что были, ноги мало и скверно служат, и я сама себе кажусь, гораздо более шестидесятилетней, чем сорокачетырехлетней женщиной...» Наступал 1845 год, и уже январь нес перемены. Капля, как говорится, камень точит, слово тоже. Недаром в Александре Григорьевне Лаваль жило дедовское,