Сибирские огни, 1985, № 11

Святее святых была для Натальи мать, а после ее смерти — память о іматери. Все материнские заветы она исполнила: старикам помогала, Зойку выучила и на доброе дело поставила; к праздникам стряпню заводила, избу в аккурате держала. Мать частенько говоривала: «Оби­ хоженное крылечко в избу заманивает». К а к и при матери, в огороде таращились глазастые подсолнухи, а под окнами пунцовели мальвы. Татьяна не раз замечала подруге: дескать, разговор у тебя стал мате­ ринский, те же, мол, словечки, вот и господа поминаешь. «Да это я так, к слову,— оправдывалась Наталья.— А с чего бы мне іматеринские слова забывать, они не хуже нонешних. Зойку что ни спросишь — все нормально да нормально... Будто других слов нету». Пять долгих лет была прикована к кровати Натальина мать, и не выпадало, пожалуй, дня, чтобы Варвара не навестила больную, а последнее, самое тяжкое, время и по ночам дежурила у ее постели. Умирая, мать наказывала: добром отплати Варваре. Да и не будь мате­ ринского завета — не по совести было бы отказать Варваре. Зойка ка к узнала (приехала за продуктами), так зашумела: — Да понимаешь ли ты, что наделала? Была на доске Почета! Ува­ жаемый человек. А теперь кто?! Это же последняя ступенька в ме­ дицине. — Ишь, образовалась в своем техникуме. — И образовалась, и нагляделась: в больнице все санитарками помыкают. — И я понагляделась, покуда в больнице лежала. Без этой низшей ступеньки ни больному, ни врачу не обойтись. — Не понимаю, почему ты-то должна свою голову в эту дыру со­ вать? Где твоя гордость? — шумела Зойка. Поутру Наталья молча собрала сумку: и творожок, и аметанка, и всякое огородное. Все же приварок к столовской еде. Зойка помялась у порога и просительно заявила: — Мам, ты не обижайся. Подумай, еще не поздно вернуться на ферму. — Не привыкшая я взад-вперед бегать и от своего слова отка ­ зываться. — Мам, а ты учла: санитаркой хорошую пенсию не заработаешь? К а к жить будешь? — Во-о-о-на какое дело,— Наталья сердито глянула на дочь.— Так бы сразу и высказалась, а то выступает: «Где твоя гордость, где твоя гордость?» — передразнила она дочь.— А гордость у меня та, что сыз- ■мальства работаю. Девчонкой была, а двух братишек ростила, больной матери подмогой была. В четырнадцать лет два года накинула себе и пошла коров доить. — Н у и что? Братишки выросли и после армии о сестрице и не вспомнили. Письма им некогда писать. Тебе они не помогали дочку-сироту растить... — Это ты-то при живой матери — сиротка?! Что выдумала! — На ­ талья отвернулась, чтобы не показать слез. Зойкины слова заронили в душу злое семечко, и проросло оно сом­ нением и недоводьством собой. Может, и вправду не надо менять при­ вычное дело. Не станут ли наомешки строить?.. А тут еще Алевтина перцу подсыпала: ка к узнала, что Наталья уходит с ферімы, живехонь­ ко примчалась. - Да ты спятила? Сколько ты там заработаешь? М уж и ка у тебя нет. Вперед надо глядеть. На деток нонче не надейся... Наталья глянула на подругу: ну и тетеха. Стеганка нараспашку, под ней грязный халат, полушалок жгутом на плечах, голяшки на толстых икрах разрезаны. Наталье вдруг стало жалко Тинку: Мне одна женщина в больнице крем для лица подарила, Н а ­ талья достала с полки баночку в красивой упаковке.— Возьми, мне он ни к чему. На ночь умойся теплой водой... Да тут все написано. От мор­ щин предохранаяет. Бери, бери.