Сибирские огни, 1985, № 11

тебя в^ у п и к завели. А надо не примериваться к жиани, а жить, жить! Другой жизни никоіму не отпущено, а ты себя постоянно обкрадываешь. ,Ты даже в отпуск боишься іменя взять! Надрыв, с которым все это высказала Вика, передался и аму. - Я тебе в десятый, наверное, раз, но все-таки повторю слова Платона; «Когда ты говоришь неправильно, это не только саімо по себе скверно, но и душе причиняет зло»... Да, мы ничуть не хуже, не глупее и не малодушнее других, которым все равно как, абы жить и любовни- чать... Так, ка к они, я не умею и не хочу, потому и пытаюсь понять, что с наіми происходило, происходит и будет происходить. — Н у и что же ты понял?— горько спросила Вика. — А то, что такой, каков я есть, я оказался ненужньвм своим быв­ шим законныім женаім и, ка к видишь, дорого расплачиваюсь. Сколько же (МОЖНО казнить себя за одно и то же! — всплеснула рукаіми в сердцах Вика. — Но^что же делать, если я панически боюсь горьких, ім}щительных повторений! Боюсь прежней безоглядной веры в вашу сестру! Я пока не могу и не знаю, ка к избавиться от этих страхов. Но хочу. Что же в этом плохого?.. Зачеім же ты, ка к и мои бывшие жены,— хоть и утвер­ ждаешь, что ты совсем другая, чем они,— стараешься подменить імои чувства и взгляды своими? Зачем ты перечеркиваешь меня, ка к лич­ ность? Да еще и уверяешь, что все это и есть любовь? Вика (Молчала стойко и отчужденно, хотя, казалось, знала (многое из того, чего он боялся, чего не понимал и не принимал. От этого, да еще оттого, что говорил он с надсадой о самом больном для себя, тогда ка к для нее эти его боли и страхи словно не существовали, Ковину стало не по себе. Свое прощлое, своих' детей и жен, свое отнощение к ним тогда и те­ перь, все душевно пережитое и переживаемое он не скрывал от Вики. Все самое главное о нем она знала. Но о своем прожитом говорила скупо, туманно, ничуть не заботясь о то(М, чтобы он понял, что и ка к у нее и с ней было. Принуждать ее к исповеди, к перетряхиванию старых любовных пожитков, он себе не позволял. И тем не менее считал, что права на утаивание хоть какой-то части души близкие, сердечно привязанные друг к другу люди не имеют. Такие взаимоотношеиия ему представля­ лись временными, фальшивыми, а скрываемое прошлое — безнравст­ венным. — Извини, Юра,— вдруг сказала Вика.— Я не буду больше по ку­ шаться ни на тебя, ни на'твои убеждения. Но в деревню я все равно хочу! — Здрасьте, я ваша тетя,— только и пробормотал он. Продолжать разговор после такого ответа Вика не решилась. Опустив ноги с дивана пряімо в танкетки, она встала, недовольным взглядом из-под приспущенных ресниц окинула Ковина: — Хватит развенчивать меня. Ты ведь давно убедился, что я твоя самая лучшая женщина. — М-да-а... Ничего себе, саімомненьице! Вика смотрела на Ковина настороженно пытливыіми в глубине зрачков, но внешне кроткими, женственнькми, беззащитно любящими глазами. Она шагнула к нему, обвила шею руками и ласково-укориз­ ненно сказала: — Дурачок ты (МОЙ!.. У(мный, остепененный, рассудительный, а все равно дурачок! М ягко, совсем не так, ка к это делают обиженные, Ковин отстранил­ ся, чтобы видеть ее глаза, сказал иронично: — Вот-вот... Так и доигрались. Ты — умная, я — дурачок. Ты — самая лучшая женщина, а я самым лучшим из мужчин себя не считаю. Ликоім хоть и не безобразен, но и не красавец, а ты ведь прежде любила только неотразимых. Чего стоит твой последний поклонник — бронзово­ телый гигант-физрук! Что годики, что прегрешения наши делают!»