Сибирские огни, 1985, № 11

у кого-то еще. После беседы с Мариной в ном пробудилась какая-то сила, позволявшая ему думать без страдания, переносить одиночество, гнетущую атмосферу в даме без надсады. И сила эта не оставила его во время второго бракоразводного раунда. Будучи пылкой, непосредственной, порой до болезненности впечат­ лительной и в то же вреімя склонной к самоанализу натурой, он посто­ янно находился в центре противоборства этих двух сил. Эти силы с первых лет, ка к он осознал себя, то возносили его на верх безоглядной веры в правильность своих поступков и мыслей, то низвергали в рас­ каяние, уничижение и сомнения. Он амолоду искал золотую середину .между этими крайностями и был временами счастлив, когда они, вроде бы, приходили к согласию. Крупицы житейской мудрости копились в нем, крепли и все настойчивее не позволяли выделяться только чувст­ венному или только рассудочному, сдерживали порывы сиюминутности. Противоборствующие крайности подустали в малоуспешных сражениях и, рыдливо таясь друг от друга, понемногу уступали такой несимпатич­ ной ему прежде спокойной уравновешенности. Именно в этом гармо­ ничном единстве он черпал ныне свою правоту и непоколебимость. И на сей раз Ковин в суде не надеялся уговорить или разжалобить Риту. Памятуя о дружеской консультации прокурора и соответствующих статей семейного кодекса, он уже не верил в возможность что-либо из­ менить и все же, когда завершал нелепую миссию ответчика, заявил: — Если уж я оказываюсь недостойным супружеской любви этой воспылавшей ненавистью женщины, то уверяю высокий суд, что дочь наша любит отца, то есть меня, не меньше, чем любит мать или, скажем, закармливающую, заласкивающую и заваливающую ее подарками и гостинцами бабушку. Прошу суд учесть это обстоятельство и оставить дочку со мной. Любить дочурку, варить, стирать, гладить — я умею ре­ шительно все и все решительно сделаю, лишь бы дочь моя не стала подобной своей маме и бабушке и никогда бы не сиротила своих собст­ венных детей. Суд был отложен еще раз. Понадобились писыменное заявление, тьма справок, освидетельствований, собеседований со сторонами. К на­ чалу августа была, наконец, собрана кипа требуемых бумаг и характе­ ристик на мать и отца несчастной девочки, над которой уже раскололось небо, да и зѳ.мля тоже, и ей отныне суждено было жить только на одной из половин, а не на всей земле и не под одним небом, к а к другим счастливым детям. В зале судебных заседаний, кроме судьи и заседателей, появились женщина-прокурор, адвокатша с черными усиками и маскою неподкуп­ ности на лице, представительница районе, заведующая детским садом, в который ходит Милана, и прочий, удвоенный числом, шлейф свиде­ тельниц Ритиных материнских добродетелей. Кроме Ковина и одного мужчины-заседателя, в зале собрались одни женщины. Отстраненно и хладнокровно Ковин заметил: женщина-прокурор по-орлиному победительно глядит на него. Запоздалое банальное прозрение пришло к Ковину: да ведь наш женолюбивый кодекс написан прежде всего в угоду именно женщинам- повелительницам! А те, другие, женщины, которыми повелевает любовь, истинный долг матери и жены, которые готовы жертвовать собой для любимого человека в самом тяжком его несчастье, они не получат всего, что мог бы дать любимый человек, они ка к бы не приняты в рас­ чет “и обречены на нелегкую участь. А много ли заботы отпущено бу­ дущей женщине— моей маленькой дочери? Одна шестая часть отцов­ ского заработка вместо отца. Ка кая нелепость! Чему же научит такой суд Риту? Вон на лицах Риты и всей ее жен­ ской фаланги написана сама праведность, порядочность и благопристой­ ность. О, ка к упоительны мгновения торжества! И за это их торжет:тву- ющее лицемерие будем расплачиваться я, ни в чем не повинная дочка моя, а потом и моя будущая жена, а в конечном счете и ныне предвку­ шающая вожделенную свободу Рита. ?